Arcānum |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Arcānum » Игровой архив » give me a reason to get out alive [3 марта 2015]
Дата и время: 3 марта 2015, вечер
Место: Сан-Франциско, квартира Джонни Майерса
Участники: Henry Warrington & John Myers
Краткое описание:
take me away // set me on fire
there's no other way
as I'm down on my knees torn apartпрошлое нужно отпускать.
а если прошлое само стучится в дверь, то открывать ему не стоит.
Отредактировано Henry Morgan (2018-07-18 22:31:16)
// выбирай не наркотики, выбери жизнь.
только у тех, кто попробовал первое, слишком маленький шанс изменить выбор.
пережить ломку — полдела, сложнее смириться с тем, какая на деле унылая та_самая жизнь. первые дни без героина смазались одним тусклым пятном. небо казалось серым, а больничная еда на вкус пресной. ничего не радовало и раздражало абсолютно всё. врачи, свежая краска на стенах палаты, и особенно метадон на дне пластмассового стаканчика, — та порция не способна унять дрожь в руках. хотелось ширнуться, хотелось вскрыться, но, благо, колюще-режущие предметы были вне зоны доступа, а на окнах висели решетки. меры предосторожности, которые делали реабилитационный центр схожим с тюрьмой. но с каждым днём становилось чуточку легче. с тошнотой и на слабых ногах, я преодолел двенадцать ступеней и теперь могу похвастаться тем, что абсолютно чист. пусть шанс маленький, но он всё же есть.
главное верить в себя.
но совсем другое, когда в тебя верит кто-то ещё.
// в моей руке — роза.
так банально и пошло. представляю взгляд Джонни, когда я предстану перед ним на пороге с этим блядским цветком. а может, он его даже не заметит. только увидит меня и поспешит захлопнуть дверь. не удивлюсь такому исходу, но всё же искренне надеюсь на другой вариант. мне есть, что сказать.
в голове заготовлен целый список и каждое "прости" по пунктам:
прости за то, что врал.
прости за то, что не ценил, как ты того заслуживал.
прости за то, что заставил тебя хлебнуть столько дерьма.
прости за все те слова и за то, что перед уходом разгромил нашу квартиру.
просто прости за то, что я такой мудак. пожалуйста.
я всё осознал, я всё понял, правда.
гребанная терапия дала свои плоды.
пусть запоздало, но я услышал то, что ты пытался до меня донести.
выкуренная сигарета не помогает успокоить нервы. чем ближе приближаюсь к двери, тем сильнее шипы впиваются в ладонь. когда мы с ним виделись в последний раз? кажется, так давно. набираю в легкие побольше воздуха и звоню. дверь открывает не Джонни.
я в ступоре. незнакомая девушка таращится на меня большими светлыми глазами и замечает цветок в руке.
— вы, наверное, ошиблись квартирой?
она мило улыбается, а я растерянно хлопаю глазами.
как это понимать, что за тощая сука на пороге нашей квартиры? быть может, Джонни сменил место жительства? вполне. он не из тех, кто открыт переменам, но меня же прогнать решился, а тот бардак и правда было легче оставить, чем убирать.
это кажется логичными, но на всякий случай интересуюсь.
— простите, а... Джонни Майерс всё ещё живет здесь?
— Джонни? да. а вы кто?
девушка больше не улыбается и с подозрением смотрит на розу.
— я... я его друг. а вы, видимо...
— его девушка. Роуз.
твою мать.
банально.
пошло.
не знаю, смеяться мне или плакать. обхожусь улыбкой и протягиваю девушке цветок.
— да, разумеется, я так и подумал. это вам.
Роуз случайно колет палец об острый шип и на душе немного теплеет.
она пропускает меня в квартиру и закрывает дверь. говорит, что Джонни в душе, и предлагает выпить чай.
— а есть что покрепче?
пиво. сойдет.
чувствую себя крайне неуютно в чистой квартире. она кажется чужой, словно я здесь никогда не жил. в воздухе не тянет табаком, а вещи аккуратно разложены по полочкам. хочется скинуть их на пол, но я сижу за столом и наблюдаю исподлобья, как Роуз раздражающе прихлебывает из чашки. не квартира чужая, чужая здесь только она. девушка спрашивает, где мы познакомились с Джонни, и почему я не появлялся раньше. выходит, он обо мне ничего не рассказывал, да? попытался вывести, как грязное пятно с ковра? не получилось, вот он я.
и ты.
Джонни замер на пороге кухни, на нём лица нет. широко улыбаюсь и салютую пивной бутылкой, как ни в чём не бывало. только в глазах недобрый блеск.
— привет, Джонни-бой! давно не виделись. надеюсь, ты скучал? о, тут твоя девушка у меня спросила, где мы с тобой познакомились. а я даже и не знаю, как лучше ей рассказать. может, это сделаешь ты?
Отредактировано Henry Warrington (2018-07-08 00:21:17)
Все сначала, с чистого листа – обещанием себе тогда, когда дверь захлопнулась с такой силой, что чудом уцелели окна и чашки на кухне. Забуду, вычеркну из памяти, словно и не существовало.
И я почти справился. Видел бы ты меня сейчас – в квартире порядок, никто не стремится бросать вещи там, где снял, или швыряться книгами в запале ссоры. Знаешь, мы с Роуз не ссоримся. Она такая милая и уютная, словно пушистый котенок, что оставляет вокруг метки белой шерстью – на одежде, на одеяле. В нашем случае это духи на полочке под зеркалом, выделенные ей полки в общем шкафу, несколько заумных книжек – интересно, она правда такая умная или просто стремиться соответствовать моде на определенных авторов?
Мы готовим друг другу завтраки по-очереди, она сносно варит кофе, всегда заправляет кровать и даже лично выбрала салатовое покрывало, которое на мой взгляд – слишком ярким пятном в комнате, но ей нравится.
Сначала я ждал, что ты появишься снова, так же шумно, как и ушел. Просто распахнешь дверь и начнешь с порога затирать, как много интересного произошло в твоей жизни за это время.
Позже пришел к мысли, что мне это не нужно. Сменил замок, хотя был стопроцентно уверен, что если у тебя и был ключ в тот день, то он наверняка уже утерян, но ты меня знаешь – я предпочитаю перестраховаться. Собрал все твои вещи в большие пакеты и спрятал их на верхнюю полку шкафа, чтобы не мешали. Долго пытался выкинуть все совместные фотографии, а еще лучше – сжечь, даже ходил с ними в парк, складывал стопкой, щелкал зажигалкой. Твоей. И не смог. Они все еще хранятся в ящике, рядом с листами, исписанными твоей рукой неровными строчками текстами песен, укрытые от мира какими-то совершенно ненужными блокнотами.
И вот ожидание твоего появления сменилось надеждой на то, что оно никогда не случится, и каждый раз, представляя этот момент, старательно мысленно репетировал одну единственную фразу – ты мне не нужен. Больше нет.
Мы – как ты и я в моей голове сменилось на я и она. На прогулке в парке, долгие посиделки на кухне вечерами, глядя сквозь пыльное окно на кусочек неба, что расчерчен яркими цветами заката, если нет туч. Мне кажется, я мог бы познакомить ее с матерью и, может быть, чуть позже – с отцом, наладить с ними отношения, дать понять, что я исправлюсь, стану лучше. А там, глядишь и перестану пересматривать забавные ленты снимком из камеры моментальной фотографии, что прячется в отдельном кармашке кошелька.
Я забыл и ты мне не нужен.
Несколько месяцев самовнушения, чтобы почти перестать сравнивать вас, причем почему-то в твою пользу – бред какой-то, она ведь намного лучше.
Несколько месяцев – чтобы на выходе из ванной, убирая пальцами с глаз мокрые пряди волос услышать твой голос на нашей кухне, увидеть вальяжно развалившимся на стуле и пьющим мое пиво.
- Генри? – какого черта?
Хочется развернуться и сбежать, а еще лучше – схватить за шиворот и вытолкать за порог до того, как снова заговоришь. Были бы мы наедине – все произошло бы именно так.
Мне нечего тебе сказать. А тебе не должно быть что сказать мне.
Так с какого перепуга ты решил, что можешь снова ворваться с мою жизнь?
- Роуз, это Генри, мой старый… друг. – неприятной заминкой, подбирая определение получше разных вариаций «тварь», «мудак» и «любимый человек». – он был солистом в нашей группе. Раньше. И какая жалость – он явно очень торопится и уже уходит. Было приятно тебя увидеть. - нет.
Я знаю тебя. И знаю, что если ты сейчас откроешь рот, то простым «привет, как дела» мы точно не ограничимся. Не говори ничего, ладно? Не давай мне шанса снова вспомнить о тебе.
- я провожу нашего гостя, заваришь мне чай? – сопровождая слова улыбкой, и, не дожидаясь ответа, двумя шагами до того-кого-здесь-быть-не-должно, подхватывая под руку и фактически силой стягивая со стула, увлекая за собой в коридор, удобно скрытый от кухни поворотом.
- выметайся. – тихо, почти шепотом, подталкивая к двери. –пиво можешь забрать с собой. И, Генри... - На мгновение сжимая пальцы на чужом плече. - не возвращайся, ладно? - тебя слишком сложно забыть.
давай, расскажи своей милой подружке всё, как было.
начни с самого начала и признай, что мы никогда не были просто_друзьями, с первого взгляда и колкой фразы стало ясно — дружбы не выйдет. она видела твои шрамы на запястье? расскажи, как я их заметил и показал свои. и как помогал сменить пропитанную кровью повязку. чуть позже, — касался губами и говорил «ты прекрасен». да что она вообще о тебе знает? наверняка лишь то, что ты сам захотел ей рассказать. лучше расскажи о том ебанном ужине под крышей дома благопочтенной семьи Майерс, и в красках распиши лицо своей мамаши, когда я тебя поцеловал за столом. спорю на твой медиатор, — Роуз очень нравится этой христанутой суке. хотя бы просто за то, что она девушка. расскажи ей всё.
ну, что молчишь?
Джонни называет меня своим другом.
судя по неловкой паузе, у него имелись альтернативные варианты. интересно знать, какие, да только боюсь, что буду им не рад. напряжение электризует воздух. Роуз кидает на нас недоуменные взгляды, а я не теряю лица и выразительно изгибаю бровь.
— что? уходит? нет, Генри никуда не уходит, я ведь только... эй! какого?
случайно обливаюсь пивом из бутылки, когда меня тянут и силой выводят с кухни. Джонни улыбается, Роуз по-прежнему в недоумении, а я искренне возмущен. зато теперь мы одни и можно не разыгрывать блядское шоу просто_друзей.
с силой поджимаю губы, когда мне говорят выметаться. не успеваю ответить, — его пальцы на моём плече. внимательно смотрю в карие глаза, пытаясь разглядеть то, что опровергнет последнюю просьбу. щурюсь и сокращаю расстояние, останавливаясь совсем близко, чтобы почувствовать неровное дыхание на своей коже. увидеть то, чего хочется и с легкой улыбкой прошептать.
— я могу. но ты правда этого хочешь, Джонни?
повтори ещё хоть сто раз, попробуй убедить в этом себя, но я тебе не поверю. как и в то, что больше не любишь. иначе бы ты нервничал так сейчас?
это смешно.
вручаю ему почти пустую бутылку и отстраняюсь. сворачиваю в гостиную и бегло осматриваюсь по сторонам. морщусь, закатывая глаза, — и тут вонь альпийских лугов. не таким я запомнил это место. память рисует погром. здесь и там разбросанная одежда, сломанные диски, клочки рваных плакатов и битое стекло. хотелось сжечь всю нашу совместную жизнь и оставить на прощание пепел. почти получилось, но сейчас под ногами, — чистый ковер, и хочется на него харкнуть. сажусь на диван, но прежде стаскиваю отвратительный плед, небрежно швыряя на пол. закуриваю сигарету и откидываюсь назад, утопая в мягкости. тут больше не чисто, а в воздухе вновь тянет табаком. вот теперь я чувствую себя дома.
хорошо быть дома.
плохо, что Джонни меня сейчас, кажется, убьёт.
натянуто ему улыбаюсь и задаю внезапный вопрос.
— вы трахались на этом диване? ну? давай, отвечай. на кухне? в ванной? на нашей кровати, блять?! — улыбку стирает оскал бешенства.
всё пошло не по плану. пункт «девушка» в него не входил.
Роуз спутала все карты, — вместо того, чтобы ползать у парня в ногах, оглашая из списка бесчисленные "прости", швыряю в него сигарету. та искрит и тлеет на ковре. подскакиваю на ноги и медленно надвигаюсь.
— уже познакомил её со своей мамочкой? представляю, как она рада. ты и девушка... вау. а ты не рассказывал милашке Роуз о том, что у тебя есть парень?
есть — не то слово.
правильно — был, но к чёрту это. был, есть, будет, — вот что правильно на самом деле, и ничто меня в этом не переубедит. останавливаюсь напротив, осматривая его лицо вблизи. хмыкаю и делаю шаг в сторону двери.
— хотя плевать. я сейчас сам ей обо всём расскажу. пусть выметается и этот плед с собой прихватит.
Отредактировано Henry Warrington (2018-07-08 01:33:28)
- да, хочу. – потому что чем дольше ты здесь находишься, тем сложнее будет объяснить это. Нет, не ей – самому себе.
В моих голубых мечтах, ты должен был кивнуть, развернуться и уйти. Может быть разбить маленькую вазочку с какими-то странными цветочками, что заняла свое место на тумбочке у двери. Может быть высказав свое негодование, поорал, помахал руками и растворился в том огромном мире, что скрывается за дверями квартиры. Сан-Франциско большой город и я надеюсь, что мы в нем больше никогда не встретимся.
Но нет, это же ты, у тебя все всегда не так, как я хочу. С самого начала, с первой встречи, когда ты пробуждал во мне дикое и совершенно не свойственное желание разбить любимую гитару о твою голову. Вот и теперь – несколько секунд глаза в глаза, прежде чем я отвожу взгляд уже зная, что не услышу сейчас хлопка входной двери.
Черт.
Я потратил уйму времени и сил, чтобы воссоздать квартиру в том виде, в котором мне будет уютно, в который захочется возвращаться, можно будет кого-то привести. И еще больше, чтобы убрать следы твоего здесь проживания.
Нет, Генри, это не наша квартира. Теперь она моя, вот только ты почему-то считаешь возможным влезть в нее, подобно хамской плесени, плодящейся за обоями, чтобы наводнить собой мир, стоит сдернуть кусок плотной бумаги, словно пластырь с раны, и вот, все можно начинать сначала, а проще – облить бензином и швырнуть спичку. Жаль, что нельзя поступить так с памятью, подсовывающей светлые моменты и отчаянно напоминающей, что четыре гребаных года были и от них не избавиться.
Бутылка остается на краю тумбочки в коридоре, когда за тобой в комнату, как раз вовремя, чтобы увидеть, что ты нисколько не изменился.
- это не твое дело, Бэйтс. – морщась от всего - попытки вторгнуться в мою жизнь, запаха табака, издевательства над ее вещами. Я бросил одновременно с тем, как ты исчез - в тот же вечер вышвырнув валяющиеся тут и там пачки сигарет в мусорное ведро. Это напоминало о тебе. Не могу сказать, что больше нравится освежитель для воздуха, которым злоупотребляет Роуз, но в сочетании от этих двух ароматов кружится голова. Наверное стоило показать ей твою фотографию и сказать, что если ты появишься на пороге – дверь открывать нельзя ни в коем случае. Моя ошибка.
Слишком много слов, Генри, слишком быстрый переход от образа хорошего парня к тому, который помню я. Не уже ли ты думал, что изменился? Не уже ли я думал, что ты на это способен?
- у меня был парень. Был. А потом предпочел мне блядские наркотики. Не припомнишь, м? – глубоким вдохом пытаясь утихомирить раздражение, что скребет по нервам желанием вышвырнуть из дома или… никаких или. Просто избавиться, чтобы не совершить самой большой ошибки в своей жизни. Еще одной. А я обещал себе, что не повторю этот разрушительный опыт, а потому шагаю вперед, чтобы захлопнуть дверь прямо перед твоим носом, чудом не задев ей тебя. Может быть и стоило бы. Я почти уверен, что следом за грохотом у нас на кухне громко звякнула посуда. Мне будет сложно это объяснить.
- единственное, что ты можешь сказать Роуз – «Спасибо, было приятно познакомиться, до свидания». – цепляя пальцами футболку на чужой груди, чтобы фактически вжать в дверь, руша очередную клятву – никогда больше не подходить к тебе так близко. – забудь дорогу сюда. Ты здесь больше не живешь. Это больше не твой дом. – слишком близко. – ты сделал свой выбор, я свой – тоже. Клянусь, еще раз появишься – спущу с лестницы. Я… - ненавижу тебя. Ну же, такие простые слова, сто раз проговоренные в голове, когда думал, что где-нибудь случайно встречу тебя. Вот только врать тебе мысленно намного проще, чем произносить вслух. Футболка трещит под пальцами, а я думаю, что в целом ты выглядишь – здоровым. Нет, не так, чтобы прямо сейчас бежать марафон, но в сотни раз лучше, чем было последние несколько месяцев совместной жизни. Это почти чудо. Кто, кто тот прекрасный человек, которому удалось то, на что оказался не способен я? Немножко больно от того, что нашелся тот, кто смог тебя убедить лечь в клинику – не верю, что ты сам завязал. это только в сказках любовь преодолевает все препятствия, на самом деле нихрена это не работает. Очередные красивые слова.
- я не хочу тебя видеть. – изо всех сил стараясь не дать голосу сорваться. - никогда больше.
громкий хлопок около носа, — Джонни не даёт мне выйти из гостиной, поспешно нагоняя и закрывая дверь. резко оборачиваюсь и изображаю удивление, мол, что не так? на самом деле, реакция была ожидаемой, и долго скрывать улыбку не выходит. не без помощи Джонни, вжимаюсь лопатками в твердую поверхность двери.
смотрю на него в упор, почти не мигая, и улыбаюсь шире.
— но я не хочу ей лгать, как это делаешь ты.
я хочу сказать ей правду. она для тебя не особенная, как, возможно, считает. признай, эти отношения всего лишь способ заткнуть пустоту. попытка перевернуть страницу и начать всё с чистого листа. что ж, я запачкал его кляксой; вернулся напомнить о том, что на предыдущей странице была поставлена не одна точка. их было три. Роуз согревала тебя всю эту долгую зиму, пока меня не было рядом, но теперь я вновь тут.
это — мой дом. по-прежнему мой.
а она пусть уходит. пусть заберет свои вещи и катится ко всем чертям.
это она должна забыть сюда дорогу, не я.
Джонни чуть не рвет мне футболку. угрожает спустить с лестницы, и в его темных глазах ярко пылает огонь. боже, какая страсть. наверняка милашка Роуз даже не подозревает, что прячется за внешним вязким спокойствием, а я всегда знал. едва ты касался струн и воздух сотрясался эмоциями. твоими эмоциями. музыка — твой универсальный способ говорить. я тебя слышал и знал, на что ты способен. пытался заставить кипеть темную желчь в твоих венах, в то время, как ты мог меня остудить. мы друг друга отлично дополняем. мы — элементы, которых у нас не хватает в крови. только, видимо, я оказался сильнее и совсем тебя измотал. единственное, во что я верю, — ты правда устал.
я признаю, что неидеален, но кто идеален?
ты ведь меня таким полюбил.
Джонни так близко, что мурашки по коже.
он запинается и я вскидываю брови, когда в воздухе повисает тишина.
— ну? что ты? договаривай. я жду.
сухо проглатываю слюну и больше не улыбаюсь. догадываюсь, каким будет продолжение, но мне интересно, получится ли у него это сказать вслух. и у него получилось. почти. не хватает ровного тона и холодной пустоты в глазах, чтобы слова звучали правдиво. приближаюсь к лицу и шепчу в губы.
— никогда-никогда? — пальцами к щеке и рукой под домашнюю кофту, ладонью гладя по спине, — что, ненавидишь меня? поэтому ты сейчас так дрожишь?
дрожишь ли ты так, когда тебя касается она?
— ну так давай. зачем откладывать на следующий раз? вперед, — пальцами в мокрые каштановые волосы и губами к уху, шепча, — выгони меня, спусти с лестницы. я весь твой.
бросаю ему вызов, и, несмотря на всю свою уверенность в обратном, боюсь, что он его примет и победит. а вдруг не Джонни, а я убедил себя в чём-то? нет. не хочу этого признавать. хочу его. хочу вернуть всё назад. если не считать того дерьма, за которое я пришёл извиниться, нам было... хорошо. очень хорошо. просто охуенно.
целую за ухом, зная, как ему это нравится. затем ниже, настойчиво касаясь губами шеи. его запах опьяняет. такой родной.
— мой Джонни.
ты был прав, я должен стать лучше. и я хочу стать лучше, поверь. я пытаюсь, но чтобы не скатиться по двенадцати ступеням обратно вниз, мне нужен ты. без тебя всё бессмысленно. без тебя я не справлюсь, понимаешь? мне нужно за что-то бороться. я хочу приходить домой к тебе, а не в блядский притон. я выбираю тебя, Джонни.
я так хочу всё исправить. в клинике я думал о тебе каждый день.
— боже, я так по тебе скучал, — на выдохе, и поднимаясь к лицу.
ты ведь тоже скучал, я это знаю. так бы хотелось услышать это вслух.
нужно сказать ему, что я пришёл извиниться. я снова прежний и теперь всё будет хорошо. но мысли путаются, а эмоции переполняют и захлестывают с головой светлыми воспоминаниями. теплой кожей на кончиках пальцев, неровным дыханием и близостью губ. всё, что я могу — впиться в них поцелуем.
Отредактировано Henry Morgan (2018-07-18 22:16:25)
Только ты можешь так – слушать, переворачивать мои слова наизнанку, выворачивая смысл каждого до неузнаваемости в точности, как хочется тебе. Как сказать, чтобы ты услышал? Понял? Принял? Как переформулировать желание сохранить то, что есть сейчас, а не в омут в головой, как это было с тобой, когда каждый день – борьба, взрывные эмоции и движение.
Я бы мог сказать, что его было слишком много. Слишком остро и до невероятности хорошо, правда, стоит только вычеркнуть те события, что заставили нас разойтись в разные стороны.
Но ты ведь не веришь ни единому слову, верно?
Хотя о чем я, сам себе не верю.
- я ненавижу тебя. – шепотом вторя чужим словам, не имея сил вложить в них ни капли уверенности. Никогда не умел тебе врать и, видимо, так и не научился.
Нужно объяснить тебе, помочь понять, но все слова вышибаются из головы прикосновением пальцев, губ, просто этой дурацкой близости того, кто за все это время так и не смог пропасть из моей головы и с каждой секундой все ближе и ближе, хотя казалось бы – куда.
Это словно окунуться с головой в то время, когда все было хорошо. когда казалось, что все дороги открыты, лишь бы быть рядом, иметь возможность поймать за руку, прижать к себе, вжимать в подушку утром, едва открыв глаза. Каждым прикосновением – те эмоции, те воспоминания, та жизнь – чтобы шумно выдохнув, потянуть к себе, потерявшись в ощущениях, зарыться пальцами в волосы на затылке, чтобы не дать отстраниться (можно подумать, что ты бы попытался), обнимая свободной рукой так крепко, насколько вообще возможно.
- я так скучал… - за мгновение до того, как все тщательно возводимые стены сметаются поцелуем.
Чтобы за секунды от «гребаный псих» ты снова стал тем, ради кого стоило жить и бороться раз за разом и это осознание лишь подкрепляется нехваткой кислорода, но отстраниться от губ просто невозможно. Ты все так же охуенно целуешься. Этого катастрофически мало, но…
Достаточно, чтобы сквозь шум в голове услышать тихий скрип двери и, открыв глаза, столкнуться с бурлящей смесью удивления и негодования в чужих. Увидеть и ничего не сказать, потому что нет слов, которыми можно оправдать представшую картину, чтобы не сказал – этого будет недостаточно. Всего несколько секунд, за которые всю гамму чувств поглощает обида и злость, чтобы потерять этот контакт, закончившийся хлопком входной двери.
- блять. – медленно отпуская руки и делая шаг назад.
Ты все испортил. Хотя, зачем перекладывать проблему с больной головы на ныне здоровую – я. Я только что собственными руками все разрушил. Точно зная, что не прав, что ошибаюсь – не остановил, не оттолкнул, а, наверняка, дал надежду на то, что он был прав и он все еще нужен, и отнял ее у той, другой.
Знаешь, возможно я был не прав, обвиняя во всем тебя.
Возможно это все моя вина.
- Генри, стой… - полушагом вперед, предупреждая все возможные слова или действия, поднимая руки, чтобы обнять ладонями лицо, посмотреть в глаза и понять, что если не сейчас, то никогда больше. Я просто не смогу выгнать тебя снова, если ты вернешься. Это больно, ты не представляешь насколько – вырывать с корнями из сердца что-то необходимое, как воздух, как еда, как сон. Будто вышвыриваешь часть себя на лестничную площадку, запирая после дверь, чтобы прижаться к ней спиной и сползти на пол, жмурясь до ярких пятен перед глазами, зажимая ладонями уши - не слышать ударов с той стороны, что и без того ощущаются всем телом, криков, поднимающих на уши весь подъезд, проедающих насквозь осознанием, что предатель, что отрекся в самый необходимый момент, когда был нужен больше всего – не просто не протянул руки помощи, а подтолкнул в ту темную пропасть, из которой выбраться самостоятельно просто невозможно. И после этого ты снова здесь.
А я не смогу так снова.
- прости… я не могу. Все закончилось, понимаешь? В тот день все закончилось. Мы не сможем начать все сначала. Я не смогу. – едва ощутимыми касаниями по щекам, словно пытаясь смягчить слова, будто это вообще возможно. У меня ощущение, что я повторяю все то же, что произошло в тот день, снова словами – как ножом в сердце, уничтожая то, что дорого. Как тогда – «убирайся», силой выставляя из квартиры, так и теперь – уничтожая все, что осталось.
Генри-Генри-Генри, до невозможности любимый и так же искренне бесящий, заставляющий испытывать сотню невероятных эмоций, которые никогда без тебя.
Прости меня.
плохие воспоминания со временем тускнеют и отходят на задний план.
на первом — всё то хорошее, что связывало с человеком. крики и ссоры заглушает звонкий счастливый смех. стоны удовольствия и шёпот «я тебя люблю». то время, когда мы запирались в квартире и никуда не выходили, — всю ночь напролет подбирали аккорды к свежему тексту и так увлекались, что забывали об остывшей пицце в коробке. ленивое утро, когда я варил тебе кофе с шоколадом, единственное хорошее, чему меня научила бабушка. уютные вечера перед телевизором на диване в обнимку.
ты помнишь? я помню.
хотелось бы помнить только это, а остальное забыть.
то, что на заднем плане — твои пальцы скользят по синюшным следам от уколов. моя очередная ложь и твои сбитые в кровь костяшки. горькие слёзы и бьющие под дых угрозы «выбирай, либо я, либо героин». но ведь всё не так просто, Джонни. было бы легко, ты бы не выставил меня тогда за дверь. не буду врать, это было обидно и больно. и то, что ты ни слова не сказал, когда остальные предпочли контракт и нового солиста вместо меня, — как острым ножом в спину. теперь я понимаю — заслужил. но ведь каждый заслуживает ещё шанса, так? стараюсь не думать о тех проебанных, которые ты мне давал. просто надеюсь, что время сделало своё дело. твоё «ненавижу» звучит так же неубедительно, как и прочие слова. лишь «я так скучал» заставляет сердце бешено колотиться о ребра. как и ответный поцелуй.
Джонни не отталкивает, он поддаётся, и я становлюсь смелей. вжимаюсь сильно, насколько это возможно и рукой ниже поясницы, забираясь под резинку штанов. героин усыплял все инстинкты, заставляя желать только его. наша интимная жизнь под конец превратилась в монотонное физическое упражнение, во время которого я то и дело поглядывал на часы. прекрати, не могу кончить, прости, устал, давай просто полежим. дождаться, когда он уснет и пробраться в ванную, чтобы получить настоящий кайф. после завязки, всё вернулось. я как подросток и готов кончить раньше, чем начнется процесс. сквозь поцелуй — сдавленный стон. подталкиваю вперед, к дивану, желая слиться в одно целое и взять то, что мне принадлежит. и никогда не принадлежало той, что тихо открывает дверь.
поцелуй прерывается резко, — мы замираем посреди гостиной и оба смотрим на Роуз. её секундное недоумение сменяется негодованием, а в моих глазах — мрачное торжество. тяжело дышу и облизываю опухшие губы, кидая на Джонни косой взгляд. невольно напрягаюсь и жду, что он побежит за ней следом, рассыпаясь в извинениях, но, на моё счастье, ничего подобного не происходит. никто из нас троих не нарушает молчание.
Роуз уходит.
мы остаемся.
Джонни ругается и отступает, а я пристально на него смотрю. хочу сказать, что всё это к лучшему. всё так, как должно быть. пластырь нужно срывать резко, — ей было проще увидеть самой, чем пытаться понять с твоих слов.
— Генри, стой…
стою и всё так же молчу, не сводя с него взгляда. его теплые ладони на моих щеках. о чём он думает сейчас, что ощущает? сложно понять. или я просто не хочу понимать. пауза затягивается и играет на нервах, но вот, наконец он говорит. хмурюсь и чувствую подступающий к горлу предательский ком. эти слова похожи на правду. его голос пропитан искренней грустью, а в карих глазах — безысходность и боль. в прошлый раз было иначе. в прошлый раз он кричал. наш разрыв в глубине души не казался мне окончательным. это была ссора. его желание взять паузу. многоточие. не конец.
глаза щиплет, по щекам слезы.
вся дерзость куда-то теряется, её давит страх.
— сможешь. просто скажи, что любишь меня, — цепляюсь пальцами за его запястья и нервно улыбаюсь, — я ведь знаю, ты любишь. или ты думал, что я тебе тогда поверил? да хер там, — убираю руки от лица и приближаюсь, давая рассмотреть себя вблизи. будто до этого было недостаточно близко, — посмотри на меня, Джонни. я чист. я прежний, слышишь? я завязал и больше никогда не притронусь к этому дерьму. не хочу. да, знаю... я говорю это не первый раз, но поверь, сейчас точно в последний, обещаю. я...
глотаю ртом воздух, теряясь в словах. падаю на колени и всё ещё держу его руки, словно он может сбежать до того, как я договорю.
— я пришёл извиниться. за... да, за всё. я мудак, а ты... ты заслуживаешь большего. лучшего. не того дерьма. его больше не будет. прости. я хочу стать лучше, правда. ты мне нужен, Джонни. мне очень нужно, чтобы ты снова поверил в меня. поверил в нас. пожалуйста, дай мне ещё один шанс, всего один гребанный шанс. вот увидишь, я всё исправлю. на этот раз, всё будет хорошо. я... я люблю тебя. для меня ничего не закончилось, Джонни, — судорожно всхлипываю и сжимаю его запястья так сильно, что наверняка останутся синяки. голос дрожит от слез и срывается хриплым криком, — скажи, что мне сделать? что?! я сделаю!
Отредактировано Henry Morgan (2018-07-19 01:01:45)
Как бы я хотел, Генри, как бы я хотел. Поверить каждому слову, выжечь все, что было раньше и снова просто просыпаться рядом с тобой, укладывая голову на плечо и собственнически обнимая. Пить какие-то сомнительные алкогольные напитки в парке, пряча бутылку в бумажный пакет и переплетая пальцы. Недовольно ворчать, когда ты заказываешь не ту пиццу, которую люблю я, хотя твоя тоже очень хороша, но врожденная вредность не позволяла признать этого. Бить по затылку скрученными в трубочку листами, как шкодливого кота, за то, что стряхиваешь пепел с сигарет на одеяло и беспардонно засыпаешь крошками кровать, хотя казалось бы, что сложного – специально для этого рядом с кроватью целая стопка пластиковых одноразовых тарелочек, чтобы не бегать на кухню.
Слушать как ты поешь, периодически забывая извлекать какие-то звуки из гитары, что неизменно приводило к ехидным шуточкам, но когда ты пел я был готов простить тебе что угодно.
- прости. – качая головой, теряясь между желанием стереть слезы и утешить и отойти, чтобы не искушать судьбу, но ты не даешь сделать ни того, ни другого, цепляясь за руки, как утопающий. Ты ведь и есть утопающий, все еще, а я снова и снова не думаю тебе выплыть. Даже если ты говоришь, что спасся, я вижу, как темные воды смыкаются над твоей головой.
Зачем тебе это снова, Генри? Найди того, кто будет слепо верить в тебя, кто будет готов рискнуть всем ради тебя, ведь ты этого достоин, если не врешь. Найди того, кто будет как я прежний, не пытающийся найти в каждом слове подвох, в каждом действии ложь. Я боюсь снова обжечься.
Мы ведь проходили это, так много раз. И я стоял перед тобой на коленях и просил, умолял сделать выбор вползу меня, группы и реальности, а не иллюзорного счастья, что губило тебя с каждым прожитым днем. И ты точно так же, как сейчас собирал с пола пыль джинсами, утыкался носом в мои колени и говорил, что все наладится, все будет как раньше и даже лучше, чем было. Было чертовски сложно верить тем словам, особенно зная, что в тот самый момент по твоим венам гуляло то, что заставляло тебя видеть мир лучше, чем он есть на самом деле, но я пытался. Вырывал из рук новую дозу и смывал в унитаз не смотря на угрозы и обещания сотворить что-нибудь страшное с тобой, со мной, с кем-то еще. Не представляю, где ты брал деньги на новые порции, да и думать не хочу, если честно.
Ты – мой личный апокалипсис, мое стихийное бедствие, мой дар и мое проклятие.
Генри Бэйтс, заблудившийся в себе потерянный мальчик, слишком давно затерявшийся в волшебной стране, видимо, способной дать тебе больше, чем я.
Ты чист, но в голове мерцающей надписью с горящей проводкой, что не бывает бывших наркоманов. Когда-нибудь тебя поманят маленьким мешочком на ладони, и ты пойдешь за ним, как дети за Гамельнским крысоловом.
- прости, Генри, я не верю. – не в силах подбирать менее травмирующие слова, да их и не будет. Только так – коротко и честно, хотя может от этого и больнее, осторожно освобождая запястья из плена чужих пальцев и опускаясь на колени напротив, чтобы, чудом переборов желание зажмуриться и отвернуться, смотреть в глаза. – я верил, правда, много раз, но теперь не могу.
Я тоже тебя люблю, Генри. Ты сам, как наркотик, ни в одном другом человеке я не смог найти того, что нашел в тебе, но все было решено тогда и теперь лишь повторяет то решение, принятое сквозь все эмоции и все время прожитое вместе.
Я не могу.
- нас больше нет.
Ты станешь лучше и жизнь твоя станет, но не со мной. Один раз я тебя уже не уберег – можно сколь угодно списывать это на миллион разных причин, но истина в том, что к героину ты пришел, когда был со мной, а значит меня недостаточно и можно считать, что я лично протянул тебе шприц на раскрытой ладони, не отобрав тогда, давным-давно, когда все только начиналось.
Что тебе сделать.
- сделай, Генри. Если правда, хоть немного меня любишь, пожалуйста, сделай. – подавая вперед, обнимая, прижимая ближе к себе, и мягко поглаживая ладонью по волосам, словно пытаясь утешить расстроенного ребенка. Больше всего мне хочется сдаться, сказать тебе правду и утянуть на кровать, закутать в кокон одеяло и не выпускать из рук. Но попробуй сдержать свое слово, хотя бы на этот раз, пока я пытаюсь держать свое. – уходи. – шепотом на ухо, бездумно глядя в открытый дверной проем за твоей спиной, машинально продолжая зарываться пальцами в чужие волосы такой привычной лаской.
Я не нужен тебе - самый главный шаг ты совершил не с моей помощью, а как будто вопреки ей.
Сделай так, чтобы через какое-то время я видел твое лицо на афишах, а в плеер мог загрузить новые песни, не заслушивая до одури выученные наизусть.
А сейчас - уходи и никогда больше не появляйся.
чего ты хочешь?
только скажи и я всё сделаю, обещаю. но больше не проси меня уйти. слишком сложно, — видеть тебя снова, касаться теплой кожи... от одной лишь мысли, что это в последний раз хочется выть. кидаться обещаниями и заставить поверить. как же я близок к тому, чтобы начать угрожать. не будешь со мной, то я спрыгну с крыши! если я вновь затяну жгут, то это будет твоя вина! не потому что я жалкий нарик, который собственными руками уничтожил веру в меня. не потому что раз за разом срывался и обесценивал все красивые слова. а потому что ты оттолкнул, когда был так нужен. надавил на голову и дал захлебнуться, когда я тянул к тебе руки и отчаянно пытался всплыть.
за что ты так со мной?
(а за что ты так с ним?)
я блять на коленях перед тобой стою и рыдаю, а ты говоришь — нас больше нет. вырываешься и мои руки, как плети, падают вниз. горблю дрожащие плечи и жмурюсь, не в силах остановить поток слез. жалею о каждом проебанном шансе, — их было так много, и ни один я по-настоящему не ценил. принимал, как должное и всегда знал, что ты простишь и примешь назад. обнимешь и всё будет, как прежде. очередной забег по кругу, от старта ложных обещаний до финиша, где они рассыпаются в прах. я и представить себе не мог, что будет иначе. хочется зажать уши и громко вопить, чтобы не слышать тебя. разбить вдребезги эту чертову стену, которой ты от меня огородился. как это сделать? не знаю. в голове ещё много «прости», но есть ли смысл озвучивать весь список? так хочется повернуть время вспять. не позволять тебе видеть, как меня ломает. менять ведра с дерьмом и рвотой, вытирать мокрый лоб. пытаться впихнуть в меня суп, пока я покрывал тебя матом, а потом горько плакал и скулил про укол. не получая желаемое, скалился и разбивал тарелку о стену, вновь скручиваясь на смятых простынях. нужно было лечь в клинику намного раньше. в идеале — вообще никогда не прикасаться к шприцу. я только хотел попробовать. мне было интересно. всего один раз. один чертов раз. он был неудачным, и я попробовал ещё. мне понравилось. очень понравилось, но я не думал, что всё повториться вновь. потом решил, что если колоться один раз в неделю — не страшно. я не зависим, я могу соскочить.
а потом становится мало. два раза в неделю, три...
рыдания душат, а внутри всё ломается.
Джонни обнимает и гладит меня по волосам. от этой ласки только больней. утыкаюсь носом в его плечо и орошаю слезами, пальцами сжимая его кофту на спине. он вновь просит уйти, а я... я не хочу признавать, что нас больше нет. как больше нет? мы же любим друг друга. на губах ещё не остыл поцелуй. зачем мне уходить? чтобы потом умирать от невозможности быть рядом и коснуться друг друга? ждать, когда чувство пройдет? оно не пройдёт. поверь мне, Джонни, мы можем ещё попытаться. пожалуйста, в этот раз я тебя не подведу.
обнимаю крепче и веду носом по шее, мокрой щекой прижимаясь к его щеке. шумно тяну носом воздух, приближаясь к уху, и тихо пою строчку из песни, которую когда-то ему посвятил.
— I can't let go.
новая порция слез и уголок губ дрожит в улыбке. пальцами в его волосы и отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза. вжаться в лоб, взять октаву выше и тянуть дольше.
— as of now I bet you got me wrong.
судорожно выдохнуть и вновь поцеловать. заползти на него и не дать отстраниться. вжаться так близко, что почувствовать томительную дрожь и биение чужого сердца. так боюсь, что он оттолкнет. руки скользят по его телу, цепляются за ткань и тянут на себя. губами касаюсь кожи, целуя так жадно, словно дыша перед смертью.
в перерывах шепча, напоминая безумца.
— просто скажи, что не любишь и я тут же уйду. обещаю. уйду и никогда не вернусь. только заставь меня в это поверить. ты не сможешь...
Отредактировано Henry Warrington (2018-07-09 15:43:46)
У нас могло быть все.
С твоим музыкальным талантом – сам бог велел идти на сцену, заводить людей, выплескивать эмоции в рифмованные слова, поддерживаемые музыкой. Тебе же это нравилось, чертовски нравилось – стоять в свете прожекторов, обнимать пальцами микрофон и выдыхать истории. Это – твое, а не искать способ обзавестись новой дозой.
Мы могли бы начать все заново. Бросить этот город и уехать в другой, стереть прошлое границей штата, взять чистый белый лист бумаги и записать на нем что-то новое, что-то совсем другое, но необходимое. Для тебя петь – как дышать, ты задохнешься если перестанешь. Уже задыхаешься, давясь рыданиями и насквозь проливаешь мою кофту слезами.
Мы могли бы проехаться по всем местам, по которым планировали, смотря странные шоу по телевизору и записывая интересные в блокноты, причем всегда разные, меня ручки и карандаши – в нашей квартире всегда был хаос и одно и то же дважды под руку не попадало. А потом, где-нибудь на чрезмерно оживленной улице Вегаса, я бы опустился на колено и предложил тебе быть моим до конца этого мира. Я бы долго подбирал слова и забыл бы половину, но даже тех, что смог бы произнести – хватило. Мы бы сделали это как в лучших ситкомах, рассчитанных на подростков, но таких смешных и забавных, что хочется воплотить их в жизнь.
У нас могло быть все.
Но «нас» мы уже похоронили. Вот он – конец этого мира.
Не плачь, Генри, все наладится. Ты поправишься окончательно, станешь самым потрясающим человеком, не только для моего предвзятого мнения – в моих глазах ты уже такой – а для всех, кто будет тебе важен.
И вот ты поешь. Ту самую песню, что когда-то согревала, подобно яркому летнему солнцу. Ту, что в плеере первым номером, чтобы слушать, когда уснуть слишком сложно – у Роуз нет с этим проблем, но ее сон слишком чуткий, чтобы будить вылезанием из кровати, а вот музыка – как спасение. Отвернуться к окну, закрыть глаза и представить, что за спиной ты. Голосом в наушниках, ощущением в подсознании.
Наверное, я отвратительный человек, раз так себя вел, но это так.
Поймать чужой взгляд и зажмуриться, чтобы не видеть – у детей так работает, если не вижу проблемы, значит ее не существует. Но ты существуешь и песня вживую намного прекраснее студийного отшлифованного варианта. Как будто снова – тогда и ты так обаятельно улыбаешься, что глаз не отвести.
Скажи, что не любишь – контрастом с поцелуем, соленым от твоих слез.
- Генри… - выдыхая, стоит поцелую прерваться.
Прекрати это безумие, не утягивай меня в него снова, как сделал это всего несколько минут назад. Я так скучал по этому.
- Генри, остановись. Генри… Генри, хватит! – С еле слышного шепота, повышая голос с каждым новым словом. Мы здесь одни, больше не надо сдерживаться и пытаться сохранить какую-то тайну, она уже разрушена. Хаотичные прикосновения вперемешку со словами так похожи на истерику, панический крик, что становится нечем дышать. – Прекрати! – с усилием отстраняя от себя и наотмашь ладонью по щеке, звонкой пощечиной, чтобы столкнуться с секундным шоком от этого действия и непониманием в чужих глазах.
Сколько можно измываться друг над другом? Сколько можно повторять по кругу одни и те же слова, словно повторив их сто раз – перепишешь вселенную?
Почему ты не мог просто понять все с первых слов и уйти?
- я тебя не люблю. – на одном выдохе, глядя в глаза, и резким толчком в плечи спихивая с себя, вкладывая в этот нехитрый жест всю ту решимость, что собирал по кусочкам, готовясь к встрече с тобой. Что-то пронзительно звенит, перекрывая наше шумное дыхание – от столкновения тебя с журнальным столиком, с него падает стакан, из которого Роуз пила, пока мы смотрели фильм вчера вечером. Она не ест после шести, но какое это имеет значение теперь?
Отползая дальше, пока не вжимаюсь спиной в край дивана.
- Не люблю, слышишь! Ненавижу. Не-на-ви-жу. – повторяя слова чуть ли не по слогам. Если я смогу убедить тебя в это, то и сам рано или поздно поверю. И лучше бы рано.
- убирайся. – наконец вставая с колен, чтобы преодолеть расстояние между нами, схватить за воротник кофты и вздернуть на ноги.
- ненавижу! – хриплым криком в лицо, отталкивая от себя в сторону двери. – пошел вон! – мне кажется, что сейчас тот самый момент, когда ты имеешь все шансы слететь вниз по лестнице.
Больно? Мне тоже.
Так прекратим это по-быстрее.
бешено бьющееся сердце — признак беды, и лишь сердце наполняющееся тихим мирным теплом — признак истинного счастья. так можно распознать что в твоей жизни истинно, а что ложно. слова психотерапевта из клиники, — не мои. я с ним не согласился, и он возразил, что я слишком молод и со временем пойму. значит то, что приносит мне счастье — ложно? я люблю, когда зашкаливает пульс, только так ощущаю себя живым. стоя на сцене, когда лучи прожектора слепят и ты почти не видишь в зале лиц, они смешиваются в один большой дышащий организм. не видишь, но знаешь, что они тебя слышат, вместе с музыкой ты вскрываешь нутро и все кишки наружу. неподалеку рвет струны гитары человек, — тот, что одним прикосновением заставляет сердце биться чаще. как же так вышло, что я из раза в раз выбирал героин? он отобрал у меня всё, ничего кроме себя не оставив. выходит, моё счастье привело к блядской беде?
Джонни шепчет «остановись», а я не могу. не собираюсь отступать. плевать, что там истинно, а что ложно, — по-прежнему хочу вернуть всё назад. у каждого разное счастье. ложное дарил героин. сердце бешено бьется, а мысли в голове опережают события, — Джонни поддаётся и обнимает крепче; губами впиваясь в шею и раздевая; вжимая в пол и поцелуями ниже, лаская и заставляя стонать. Джонни больше не шепчет, он повышает голос. кричит прекратить.
— нет! — вопль отчаянья резким хлопком прерывает пощечина. звон в ушах заглушает все мысли, в опухших глазах — шок, а на мокрой щеке пылает пунцовый след его пятерни. я всегда умел заставлять темную желчь кипеть в его венах. сейчас, она бурлит и просачивается сквозь поры, обволакивая меня.
— я тебя не люблю.
не верю. не верю, не верю!
испепеляю взглядом и скалю зубы, шипя сквозь них.
— лжееец.
а он в ответ грубо пихает.
налетаю на журнальный столик под аккомпанемент битого стекла. неудачно прикладываюсь головой об острый угол и морщусь, тут же касаясь рукой лба. перед глазами пляшут искры и сквозь них вижу на пальцах красные разводы. рассеченная бровь пульсирует, но это не так больно, как слышать тебя. стена, которой ты от меня огородился, оказалась прочней, чем я ожидал. удалось пробить брешь, но всего на мгновение. разбить не вышло, увы. ты спрятался и пытаешься заставить нас обоих поверить в то, что не любишь. ненавидишь. и знаешь? у тебя почти получилось. мрачный взгляд на осколки стекла. взять бы самый крупный и воткнуть тебе в глотку, чтобы захлебнулся кровью и замолчал навсегда. я раскаялся, пришёл к тебе с повинной и желанием всё исправить, а ты вот так со мной, да? ты давал мне столько шансов, неужели так сложно дать ещё один? безысходность переполняет и душит, а Джонни не унимается, — хватает меня за ворот и ткань футболки режет шею. он кричит и я жмурюсь. толкает к двери, и я чудом не падаю обратно на пол. медленно оборачиваюсь и пронзаю тяжелым взглядом. тихий голос хрипит.
— хорошо. я уйду, — киваю и криво улыбаюсь, выплевывая слова, — раз ты не любишь. раз ненавидишь. я сделаю вид, что поверил. окей. но знай. ты пожалеешь об этом. ничего не закончилось, Джонни. всё закончится, когда мы оба сдохнем.
делаю шаг навстречу и останавливаюсь на расстоянии вытянутой руки. касаюсь пальцами его лица, оставляя на коже разводы крови.
— до встречи в твоих кошмарах.
пафосный жест и пустые угрозы.
он смоет кровь и будет жить дальше, как того хочет, переступив через нас и оставив все позади. пусть не сразу, но пройдет время, и наступит день, когда Джонни найдет того человека, с кем будет действительно счастлив. с кем-то добрым и надежным. спокойным и нежным. не со мной. хочется думать, что всё будет иначе. обида мутирует и заставляет желать ему зла. незаслуженно, но легче обвинить кого-то другого, только не себя. и я виню его за то, что не протянул руку, когда я нуждался. виню его за... да за всё, разрывая на мелкие кусочки список со множеством «прости».
на чистом ковре — осколки и стлевшая сигарета.
на кухонном столе роза.
Джонни остается в гостиной. я ухожу. всё не так, как должно быть.
иду медленно, где-то в глубине души надеясь, что он догонит и остановит; обнимет и скажет прости. ничего не происходит. выхожу на улицу и вдыхаю свежий вечерний воздух. закуриваю сигарету и выталкиваю из легких терпкий дым. поднимаю глаза к горящим окнам на четвертом этаже и смотрю в них. повторяю про себя, словно мантру: выгляни, выгляни,
посмотри, я всё ещё тут. и вот наконец вижу силуэт в тусклом свете. всего на короткое мгновение, но его достаточно, чтобы улыбнуться и простоять под окнами ещё пару минут.
ничего для нас не окончено. как бы ты не старался убедить в обратном, мы оба знаем, — это не конец. у тебя не выйдет переступить через наши чувства, и ты никогда не найдешь человека, который заставит испытывать то, что дарил тебе я. а я... я стану лучше, вот увидишь. без тебя. моё имя будет вновь на афише, а мои новые песни станут хитом. ваша звезда потухнет очень быстро, растворится в коммерции среди многочисленных клонов; скоро вы станете никому не интересны и никто о вас не вспомнит через пару лет. хочется верить в это. тот слабый огонек такой необходимой надежды, который не даёт рассыпаться на части и твердо стоять на ногах.
// я буду ещё не раз приходить сюда и дымить сигаретой; молчаливо смотреть в эти окна и ждать, когда в контровом свете появится его силуэт. тратить последние деньги на билеты и посещать все концерты, чтобы убедиться, — вы стали дерьмом. ваши песни — попса, а новый солист не вытягивает ноты и фальшивит, когда пытается что-то спеть из старого репертуара. без души и эмоций. интересно, хоть раз со сцены ты заметил меня?
а потом всё прекратится.
с моей смертью, начнется новая глава.
Отредактировано Henry Morgan (2018-07-18 22:15:00)
Лжец.
Да.
Последние месяцы только и занимаюсь тем, что выстраиваю свой мирок на недомолвках, недосказанностях, частичной правде, умалчивая все то, что хотел бы скрыть от этой реальности, в которой тебя изначально не должно было быть. Ты ведь прав – я вру Роуз, отмалчиваясь там, где правда может хоть сколько то навредить искусственным отношениям, что на самом деле были изначально обречены на провал. Но мы пытаемся, жуем кактус, запиваем его из бокалов с битым стеклом – и вот к чему это приводит. К тому, что мое прошлое само по себе появляется в настоящем, нарушая все возможные правила. Мои правила. Моей гребаной реальности, от которой ты каждый день отъедаешь по маленькому кусочку, совсем незаметно, но ощутимо, чтобы потом шагнуть в сон теплом объятий и шепотом, обещающим, что все будет хорошо.
От эмоций в чужих глазах хочется пустить себе пулю в висок, шагнуть с крыши, сделать что угодно, только что бы никогда больше не вспоминать об этом моменте.
Ни-ког-да.
Слишком долго, правда?
Слова – в той самой потрясающей манере, в которой мы когда-то ругались – когда каждое вбивается в мозг и душу отбойным молотком, каждое – отдельным витком веревки на шее, затягиваясь все сильнее, чтобы финальным - выбить опору из под ног и оставить задыхаться, не имея возможности ничего сделать.
Ты прав. Я пожалею. Уже жалею, но это ничего не изменит.
Уходи и давай покончим с этим.
Последней лаской – кровавый росчерк по щеке, что жжет кожу подобно пиратской черной метке. У нас не было шансов расстаться спокойно, мы оба знали об этом, но я надеялся.
Жаль.
И вот наконец – ты уходишь, мучительно медленно, словно в драматическом фильме, не хватает лишь грустной музыки на фоне, но на этот раз моя фантазия не способна ее подставить, а после дверь закрывается – финальным аккордом нашей симфонии.
Все закончилось, Генри. Прямо сейчас. Я хочу поверить в это, хотя не сомневаюсь в том, что черта с два ты дашь мне спокойно спать. Почти-уверенность сменяется абсолютной в том, что окраска снов точно изменится с той, что дает силы встать утром, на иную, вполне схожую с определением "кошмар". Мы никогда не встретимся, но я тебя еще увижу и не раз.
В воздухе еще витает остаточный запах табачного дыма, остатки воды из разбитого стакана впитываются в край ковра, у столика на полу – пара капель крови. Ты наверняка даже не задумаешься о том, чтобы нормально обработать рану и заклеить пластырем, даже не вспомнишь об этом, но это ведь уже не мои проблемы, верно?
Нужно убрать все это, проветрить комнату, возможно заварить свежий чай – я не думаю, что Роуз решит вернуться, но на всякий случай – почему бы и нет. Лишь бы не сесть на пол, где стоял и не раствориться в сожалении. Пока ты был здесь – поддерживали эмоции, но ты забрал их с собой, оставляя лишь опустошенность.
Не так я себе это представлял.
Осколки стекла собраны на ладонь – выкинуть в мусорное ведро, вернуться с тряпкой и совочком, чтобы убрать все остальное, но вместо этого – подойти к окну, повинуясь неадекватному желанию убедиться, что ты ушел, увидеть еще раз, напоследок, без необходимости смотреть в глаза и чувствовать твою боль. Всего несколько секунд – чтобы обнаружить, что ты смотришь в окна и отшатнуться, задергивая занавеску и невольно сжимая в пальцах плотную ткань и останки стакана.
Не стоит растягивать «удовольствие».
Больше – ты не вернешься и нет необходимости придумывать слова, которые можно будет тебе сказать. Нет необходимости думать о том, как могло бы все сложиться, изменись мы.
Теперь нет «мы». Все порознь.
Есть ты.
И есть я.
Осталось научиться жить с этим.
Вы здесь » Arcānum » Игровой архив » give me a reason to get out alive [3 марта 2015]
