Джерард пропускает через себя, как через сито, миры и лица. Носы и губы, глаза и звери, клокочущие в черепе, откуда не вытравить ничего правдивого даже огнем. Только запереть в корке, усыпить, как флейтой усыпляют змей, и ждать, что однажды проснется.
Он втягивает, глотает, слышит шаги запахов, что проходят в его кожу по линейке строем или сразу всей гурьбой (ядром от пушечного выстрела), разномастной и разношёрстной. Разноидейной. Это неважно, потому что Джерард умеет отделять куски, как ножом отковыривать лед, умеет класть под язык не марки, а слухи и города - скорее следы городов, эфемерные, своя личная печать-подпись у каждого скопища домов и людей, а внутри них есть ещё. У других домов, переулков и улиц, личностей и безличностей по своей метке. Она изменчива, но глубоко внутри постоянна. Костяк не меняется. Костяк только плавится, как желчь в язвительном организме. Но остаётся внутри до последнего.
И Ротвуд учится различать.
Он видит отдельные магазины, как неяркие всплески неона, и новая одежда показывает места особенно четко. Джерард отличает подделки от оригинала запаху, если старается, и скалится в лужи, поглощая новый материал.
Ищет по нужному следу молодость, марки и алкоголь - последнее идёт вглубь, в сам клуб, но порой исходит тонкими иголочками от некоторых посетителей.
Это личный бонг. Личный тренинг. Ротвуду доставляет - он чувствует себя гением современности. Не Шерлоком, но чуточку королем. Важной собакой, которая ещё не съела кость.
Кости не едят. Грызут. И он свою сгрызет до порошка.
По запаху ликантроп делит "своих" и прочих иных на две группы, в целом - мразей на мразей. Ничего нового.
Джерард тоже мразь. Его с этого трясет. Не от отвращения - удовольствия.
Он не следит за основным потоком глазами, он только прислушивается и разделяет марки их обуви по группам. Не сложнее, чем водить машину, будучи в хламину, но достаточно затруднительно. Нитки собираются в клубки, затирая лица.
Его время всё равно уже почти кончилось. Можно будет выпить или пойти спать - можно даже пойти спать прямо где-нибудь здесь, у Юргена под бочком (не в прямом смысле, но очень хотелось бы), чтобы спокойнее жилось и не снилось ничего, кроме истомных погонь. Лучше, чем виски.
Лол глядит насмешливо, с недовольством - как относятся к неплохой, но сотни раз повторенной шутке. Вампиры ему почти нравятся, у вампиров кожа ярче под луной и тяжелее самые лёгкие на свете слова. Он чувствует с ними родство, относительное, но существующее, и щелкает зубами, как кликают дыроколом.
Юрегн немного занят - он всегда занят, просто в разных пропорциях, и сегодня это больше, чем "немного". Не сильно критично, но…
Он не узнает глаз, лица, и чуть наклоняется - тянет пастью воздух рядом с чужим ухом, шумно и напрягающе, но не слишком показательно, больше для себя, чем для оценки его другими. Ротвуд не помнит её - ни рядом с Юргеном, ни на предметах и местах не узнает подобных частиц.
- Не сегодня, леди-Мерлин. Он не сообщал, что ждёт гостя - так что приходи челез недельку.
Всего одна л-р. Неплохо, но могло быть и лучше. Джерард не морщится, а делает себе мысленную пометку о работе над собой.
И он не совсем идиот - капельку или больше, но не до конца. На Юргене висят разные люди и нелюди, как блохи на собаке и мартышки на дереве, но о важных вещах он не забывает лишний раз сказать (не забывает же?).
В конце-концов, если Ротвуд будет пускать всех, кто твердит "я к Юргену" - так и очереди станут равны. В мире много особо хитрых ребят, и большинство из них имеют уши.
Он скалится ещё шире, пародируя приветливые улыбки ситкомов, и мягко кладет ладони на чужие плечи, сжимает пальцами и двигает на шаг назад всё тело - давай, уходи отсюда, найди себе другое занятие.
- Или можешь постоять пару часов - снисходительно дозволяет Ротвуд, но сам уже не смотрит на наглую и упрямую.
Его больше интересуют другие девушки с другими причёсками. Джерард глядит и думает - кто вообще делает а клуб такие прически?
Не ему судить. В одной из черных кудряшек застряла шпилька с серебристым цветочком.

У Джерарда хорошее настроение. Не отличное, но светлое и карамельное, с того сиропа, которым поливают пряные яблоки на палочке. Джерард ныне - красивый царь и Бог, которому не чуждо спуститься пониже, где копошатся вампиры и маги, где закрываются любые двери, дабы открылись новые. Всему новому нужно пространство. Полигон.
Не всегда новое значит "хорошее".
У него смешинки в крови, яркие искорки, несущие только беду, и Ротвуд думает, наверное, что у него слишком мало проблем. Стоит отыскать больше. К чему привык его криминальный папка - к тому, что Джерард исполняет чётко и хорошо, но поэтому же делает ошибки. Не отклоняется от заданной тенденции, будто самому думать - моветон. Некрасиво, аляписто.
Юрген занят - значит, занят. Стоит презирать погрешности.
- Не сегодня, - мурлычет он, как может, подхватывая вампиршу под локоток. Выглядит по-джентельменски, но на деле неприятно, чувствуется напор и грубая сила, - Мы заклыты.
Он смакует короткую "л" на клыке, из-за которой скоро начнется нервный тик, и перехватывает чужой телефон свободной рукой, тянет Оливию в сторону, подальше от толпы, будто уводит в замок саму Золушку.
Или кого-то из её сестер. Нет разницы - красота преувеличенно хороша. Душа-то главное. Так мать писала, а маме Ротвуд верит безоговорочно и слепо.
Почти также, как и себе.
- Какая скучная, - отмечает ликантроп, пальцем поглаживая чужой экран. Он не отмечает присущим его собственному телефону игрушек и приложений, которыми можно убить ожидание и немного убрать боль от скучного диночества. Завлекающе, цветно, тягуче и тупо.
Леди не умеет развлекаться. Наверное, леди присущ реверанс и лото - от этой мысли Лол даже заливается некультурным смехом. У уважающих себя оборотней смех "лающий", но у него - чёткий и звонкий, почти красивый и живой. Вяжется с лицом, но не совсем вяжется с личностью.
- Как зовут?
Он подмигивает так, как подмигивают мальчишки, зазывающие одноклассницу в кино на самые несуразные в их жизни сеансы.
Это почти мило. Со стороны.

Отредактировано Gerard Rotwood (2018-08-07 04:01:02)