РОЛЕВАЯ ИГРА ЗАКРЫТА
нужные персонажи
эпизод недели
активисты
— Простите... — за пропущенные проповеди, за пренебрежение к звёздам, за собственный заплаканный вид и за то что придаётся унынию в ночи вместо лицезрения десятого сна. За всё. Рори говорит со священником, но обращается, почему-то, к своим коленям. Запоздалый стыд за короткие пижамные шорты и майку красит щёки в зарево.
Ей кажется, что она недостойна дышать с ним одним воздухом. Отец Адам наверняка перед Богом уж точно чище, чем она и оттого в его глазах нет и тени сумбура сомнений. Должно быть подумал, что ей необходима компания и успокоение, ибо негоже рыдать в храме господнем как на похоронах, но Рори совершенно отчётливо осознаёт, что ей нужно совсем не это.

Arcānum

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Arcānum » Прошлое » resignation to the end [осень 1958]


resignation to the end [осень 1958]

Сообщений 1 страница 8 из 8

1

http://s3.uploads.ru/CxBpr.gif http://sd.uploads.ru/jN52X.gif

Дата и время: осень 1958
Место: Лондон
Участники: Lora Nelson, August Wessex
Краткое описание: Ричард решает умереть.

Отредактировано August Wessex (2018-08-23 15:28:10)

+3

2

[indent]Сомнения в собственном здравомыслии в случае Ричарда Уэссекса давно уже трансформировались в уверенность. Небольшой вопрос мог вызывать разве что предполагаемый диагноз. Психопатия? Шизофрения? Раздвоение личности? Нет, последнее точно было не про него. Несмотря на вынужденную жизнь в женском теле и необходимость откликаться на имя «Лора», Ричард оставался цельной личностью. Больной на голову – это да, но вполне себе цельной.
[indent]Все было бы гораздо проще, не нарывайся Ричард на неприятности. Он и сам чувствовал, что нарывается, но ничего не мог с собой поделать, падая в привычную, Лондонскую рутину.
[indent]Он жил в своем собственном доме, купленном и любовно обставленном еще в семнадцатом году. Тогда у Ричарда случился приступ ностальгии, и он привез свою молодую жену в Англию. Да-да, спустя пятнадцать лет брака, он все еще считал свою Адель юной и нежной. Интересно, тогда она уже запустила руки в его библиотеку? Начала убивать? Желание хорошенько врезать по своей тупой голове накатывало на мага каждый раз, когда он вспоминал о жене. Но, как показала история, избирательная слепота в отношении близких была прямо-таки фамильной чертой Уэссексов. Казалось, что их разум сам, безо всякой помощи извне вырабатывает объяснения, призванные сохранить хрупкий баланс.
[indent]Например, у матери наворачивались слезы на глаза, когда она видела Баттенберг, порезанный щедрыми ломтями к чаю. Она вздыхала, приговаривая, что это был любимый десерт ее мальчика, но, конечно же, Лора об этом знает, они ведь были вместе… «Мальчик», разменявший девяносто восьмой годик, в это время испытывал зудящее желание рявкнуть вслух о том, что они были любовниками! И что если он гулял налево (чем, кстати, всю жизнь грешила и дорогая матушка), то не нужно прикрываться этим стыдливым словечком «вместе», вкладывая в него интонацией весь положенный смысл. Вместо этого Ричард только сочувственно вздыхал, прочувствованным голосом «признавался» в том, что покупает его только из уважения к памяти, а не любви к шахматному бисквиту в марципановой глазури. О том, что из трех булочных в квартале он ходит в самую дальнюю, где десерт пекут по старому рецепту и не экономят на клубнике, маг предпочитал умалчивать.
[indent]Мать находила объяснению всему.
[indent]Забытый у окна блокнот с карандашными набросками? Ох, это Ричарда, из тех, светлых дней! Она заберет его на память, ведь Лора не против? Интересно, как Лора вообще могла быть против чего-то, когда миссис Уэссекс-Хартингтон прижала несчастную тетрадку к груди так, что та корежилась и трещала? Острая бритва в ванной? Ну, чем-то же нужно брить бедного Ричарда? И плевать, что для того, чтобы пользоваться опасной бритвой, нужен навык, который потеряли многие мужчины уже в это время. Книги, запонки… Остатки графитового карандаша на пальцах. Иногда самому Ричарду казалось, что он бессознательно оставляет матери подсказки, не в силах сказать «я жив». Сложно сказать, к чему такое поведение привести бы могло в перспективе. Возможно, Лору бы из самоотверженной влюбленной женщины стали считать дамочкой, от этой самой любви благополучно чокнувшейся. Но пока тупость матери вызывала лишь глухую злость, причем и на себя тоже.
[indent]Чем отличался сам Ричард от своей матери? Ведь он точно так же, истово и слепо, верил в то, что его жена – хрупкий оранжерейный цветочек в ворохе кружев и лент. Черт, да даже Августа этот слепой ген не миновал! С другой стороны… Ладно-ладно, откровенно говоря, Ричард все еще чувствовал вину перед братом за тот глупый разговор. Надо же было быть таким идиотом, и спросить, будет ли он праздновать в этом году день рождения? То, что никто из Уэссексов не почешется ради бастарда, было вполне понятно. Это вообще было их любимым хобби – не имея особых заслуг утешать себя тем, что хоть папаши-человека у них в родословной нет. Но столетний юбилей? Серьезно, он что, каждый год бывает? Когда-то, поняв, что никакого праздника на совершеннолетие брата не намечается, Ричард украл из кабинета деда бутылку коллекционного виски, который тот берег для особого случая и не упускал случая похвастаться. Сломать защиту было почти невозможно, иди туда через Изнанку – рискованно, он еще сутки мучился слабостью. Да и похмелье потом вызывало одно желание: сдаться деду, чтобы тот оторвал непутевую голову к черту. Но они распили тот самый виски, спрятавшись на дровяном складе, и… И сейчас они не разговаривали с начала августа, после того дурацкого вопроса, после которого пришлось что-то блеять про то, что «Ричард рассказывал про разницу в возрасте», под взглядом Августа, вдавливающим в пол едва ли не физически.
[indent]К счастью, остальные родственники отводили взгляд, словно гости на коронации Инессы де Кастро. Оставалось, правда, надеяться на то, что Ричард выглядел поприличней дамочки, вынутой из собственного склепа спустя шесть лет после смерти ради свадьбы и коронации. Посмертных, но когда такие мелочи останавливали настоящую любовь? А еще психопатов и любителей черной магии. Потому что человеческая легенда не сохранила некоторых особо смачных подробностей, известных иным. Инесс де Кастро действительно пришла на свою свадьбу и принимала присягу подданных, поднятая из склепа магией и человеческими жертвоприношениями. По Португалии после этого прокатилась череда смертей, порядком поубавившая что свидетелей, что участников тех событий…
[indent]Стоит ли говорить, что Ричард не терял надежды решить свою проблему с меньшим побочным ущербом?
[indent]Вот только проблема как-то никак не решалась, притом, что остальное существование становилось со временем все комфортней. Спустя пару лет «болезни» наследника Уэссексов, рядом с его бессознательным телом образовалось слепое пятно, в котором обосновалась Лора. Целители разводили руками: яд, которым опаивала его супруга, повредил мозг, причем неотвратимо. То существо, что сейчас дышало и, несмотря на все усилия, зарабатывало пролежни, перестало быть Ричардом Уэссексом III: талантливым магом, исследователем, художником и редкостным засранцем. Любой обладатель таких черт как адекватное восприятие реальности и здоровый цинизм увидел бы единственный возможный выход уже через год. Существо не способное само поддерживать в себе жизнедеятельность, этой самой жизни недостойно. Ведь они все понимали это! Дед перестал приходить – навещать! – первым. Потом сдались дяди и тети. Мать… Мать, кажется приходила не к самому Ричарду, сколько вспоминать о нем вместе с другой женщиной, так хорошо знавшей ее любимого сына. Из этой круговерти выбивался лишь Август, в силу характера и выбранной профессии, обладавший и цинизмом, и жесткостью… Но все равно приходивший в дом Ричарда, превратившийся в его же мавзолей.
[indent]На такого Ричарда – осунувшегося, с истончившейся желтоватой кожей, словно неудачная восковая кукла в музее ужасов, было больно смотреть. И Уэссексы не смотрели, малодушно позволив фанатично преданной ему любовнице поддерживать в нем видимость жизни. Иди речь о ком-то другом, Ричард бы первым предложил прекратить эту агонию и добить недобитое. Но суть проблемы – настоящей проблемы заключалась в том, что заботился Ричард вовсе не о собственном теле, а о вместилище души настоящей Лоретты Нельсон. И это стоило всего: денег на услуги целителей, продолжения исследований, бесстрастного накачивания магией неподвижного тела.
[indent]Вот только шансы на благополучный исход истекали с каждым днем.
[indent]Не то, чтобы время отнимало шансы… Скорее уж шансов с самого начала было немного.
[indent]Но Ричард упрямо отказывался признавать тот факт, что его не устраивал.
[indent]Кажется, эта черта шла под третьим номером в списке отрицательных черт семьи Уэссекс.

Отредактировано Lora Nelson (2018-07-19 16:32:16)

+3

3

[indent] Август редко бывал в доме своего брата, пока тот был в добром здравии. Редко — это даже громко сказано, на самом деле всего пару раз, да и то по необходимости. Не то чтобы Ричард его не приглашал, даже наоборот делал это часто, но Август всегда находил причину отказать. Потому что что-то внутри него продолжало ждать подвоха от брата, и по прошествии пятидесяти, шестидесяти лет их жизней это что-то даже не думало униматься.
[indent] Это не было недоверием, не было и страхом, просто доминирующее над всем нежелание терпеть непременно бы выскочившую шуточку в свой адрес. И пусть ему уже минуло полвека, он успел повоевать как обычный человек, он выжил, заматерел, ожесточился и научился держать все эмоции при себе, выслушивать тонкие и не очень намеки и уколы Ричарда Августу не хотелось. Он предпочитал просто не пересекаться с братом, хотя исправно осведомлялся о его благополучии у общих знакомых.
[indent] Август — со времен своего ухода на фронт — вообще свел на минимум все контакты с семьей, найдя безупречную уважительную причину: службу в Надзоре. Уэссексы в свою очередь так же не хотели наблюдать его физиономию в радиусе десятков километров от домов в Бате и Лондоне. Вскоре отношения между родовитым семейством и внеплановым потомством стали еще хуже, чем были: равнодушными. Август не скучал по ним, они не скучали по Августу. Разве что Ричард, что по мнению Августа находил особое удовольствие в компании великолепно его оттеняющего брата, нет-нет да всплывал в жизни уэссекского бастарда.
[indent] Сейчас, когда наследник Уэссексов не способен даже резануть острым взглядом, Август жалеет о том, что отказывал ему во встречах.  С каждым гребаным днем, с каждым визитом в дом Ричарда он все отчетливее понимает, что никакая магия не повернет время вспять и не даст ему шанса все изменить. Никогда больше Август не услышит пропитанный саркастичны тоном голос, смех, способный и унизить, и развеять печали, не поймает на себе проницательный, раздевающий до последней низменной мысли взгляд.  [indent] На его месте глупо горевать об этом; он, в конце-то концов, сам ни раз желал гореть этому ублюдку в Аду, но у Августа на сердце уже лежит груз потери. Не какого-то близкого для него человека, а части самого себя.
[indent] Август давно списал Ричарда. Несмотря на все усилия, приложенные лучшими целителями Европы, на вкачиваемую в тело мага силу, на молитвы и мольбы родственников, довольно быстро стало понятно, что Уэссексы остались без наследника. В нем поддерживали жизнь, но почва для семян надежды была бесплодной. Серая, призрачная, совсем как тело Ричарда, на которое Август старался не смотреть. Этот мертвец, лежащий в господских спальнях, не был Ричардом Уэссексом, которого с рождения знал его старший брат. Это была лишь изношенная, потерявшая лоск оболочка, от взгляда на которую Августу становилось почти физически больно.
[indent] Он и не смотрел на него. Исправно посещая брата на протяжении нескольких лет, даже теперь, когда никто, по словам Лоры, не приходит, Август проходит мимо кровати Ричарда и замирает у окна, первым делом отмечая сезонные изменения, коснувшиеся сада. С плотно сжатых губ никогда не слетают приветствия и прощания; слова, которые он проронил в этой комнате, можно пересчитать на пальцах, да и они не были адресованы хозяину дома. Все, что связывает двух Уэссексов, это монолог Августа, адресованный брату.
[indent] По-началу это были сухие отчеты, предположения, размышления скорее арбитра, нежели брата. Он не советовался с Ричардом — вот еще! — а просто держал его в курсе расследования. Позже аккуратно, как-то незаметно вплелись личные темы, касающиеся любимых родственников, сейчас монологи Августа состояли из воспоминаний. Он рассказывал Ричарду то, что мог бы рассказать за чашечкой чая, если бы когда-то давно не был обиженным ублюдком. Возможно, в их разговорах, в своем прибывании здесь, Август заподозрил что-то и вовремя вытащил брата из этого дерьма...
Чувство вины. Это то, что тащит Уэссекса в этот дом. Не заметил, не уберег, не пошел навстречу. Невысказанное даже в мыслях раскаяние горчит, отражаясь на оконном стекле хмурым взглядом Августа. Всякий раз он приходит наверстывать то, что упустил в прошлом. Всякий раз пытаясь извинится перед этим заносчивым и высокомерным трупом, но терпит фиаско. Нужно просто сказать прости и попрощаться с Ричардом.
[indent] Есть вещи, на которые Август пока не способен.
[indent] Как водится, по окончанию аудиенции у Ричарда Августа перехватывает Лора. Он может выглядеть воодушевленным предстоящей беседой с любовницей брата, что так фанатично поддерживает в нем жизнь, а в доме порядок, но на самом деле Уэссекс почти рад ее компании. Она напоминает ему самого Ричарда, и по-началу это кажется вполне закономерным: этого черта может выдержать лишь ему подобная. Август знает, что мисс Нельсон не так проста, как хочет казаться. Но искать ее мотивы, вынюхивать планы и уличать он не будет. В конце концов, Ричарду хуже не будет, а если это как-то отразиться на Уэссексах, то это не его «собачье дело», как любила выражаться мать. Черти бы побрали эту Лору, но не признать того, что с ней интересно, Август не может. В этом она тоже похожа на Ричарда.
[indent] — Иногда мне кажется, что я слышу его голос. Знакомые с детства интонации господина, прогоняющего раба из своих покоев. Какой же он был мудак. — Хмыкнув, Август качает в руках стакан со скотчем и проводит кончиками пальцев по лежащей на круглом столике в гостиной книге. Знакомая. Уэссекс уверен, что она из библиотеки в Бате. — Так приятно, что теперь ему приходится терпеть мое присутствие столько, сколько этого захочу я. Обидно только, что все это лишь мои иллюзии. Сомневаюсь, что он вообще здесь. Там. Внутри. — Иногда то, что Август рассказывает Ричарду, он дублирует и Лоре. Как будто-то бы она поймет. Но не идти же ему с этим к матери, к деду? — Чего ты ждешь от него, Лора? Он ведь не вернется.

+2

4

[indent]- Он и правда «изгонял»? – Усмехаются губы Лоретты Нельсон с горечью, которая никогда не трогала их в прошлой жизни. – Заметь, с «мудаком» я не спорю.
[indent]А ведь даже не сарказм! Ричард давно уже убедился в том, что люди одно и то же событие могут воспринимать совершенно по-разному. Вот как с его браком. Сам он считал, что у них все замечательно, а Адель… Впрочем, нет. Думать об Адель как-то совсем не хочется, тем более в присутствии Августа. И почему-то вспоминается, что после признания ее виновной Ричард махнул на все рукой: кончено. А вот дорогой братец порывался, несмотря на юрисдикцию, субординацию и прочую тряхомудь, лично казнить невестку. Вот и теперь ему интересно знать, что на самом деле думает обо всем этом Август. Без лица, которое нужно было держать с детства, а теперь держишь по привычке – даже когда спишь, бреешься и трахаешься.
[indent]Эти разговоры – одна из тех причин, почему Август все еще не в курсе, что его брат жив. То есть не вот так, как бессознательное тело в хозяйской спальне, а вполне себе дееспособен. Сидит за столом, балансируя на двух ножках стула. Заедает виски яблоком…
[indent]- А с чего ты взял, что твой брат вообще куда-то уходил? – Пусть тщательно оберегаемую тайну псу под хвост оказывается неожиданно просто. Ричард просто ждет, когда до Августа дойдет. Когда же все мелочи, что отмечал глаз, все смутные подозрения, что тот отгонял от себя сложатся в новую картину мира. Невозможную – да. Но от этого не менее реальную.
[indent]Ждет и продолжает чистить яблоко. Длинные, сильные пальцы размеренно двигаются – нож в них лежит удобно. Разрез по боку, еще один, долька отделяется. Поворот кистью, плавное движение и рыжеватая, в красную крапинку шкурка падает на пол. Раз за разом они с Августом устраиваются на кухне у массивного выскобленного стола, рядом с дровяной печью, которую никто и не собирается менять на новую, газовую. Дед бы обязательно прошелся по этим плебейским замашкам, более подходящим прислуге, а не носителям гордой фамилии Уэссекс. Но там, выше, библиотека и кабинет Ричарда, гостиная и музыкальный салон Адель. И это еще не считая мавзолея в спальне… Там больше нет места даже для него самого, Ричарда-в-теле-Лоры, там все принадлежит Ричарду-мудаку, потомственному и породистому. И как-то так получается, что этот маг уже отходит в область легенд и преданий. 
[indent]Ему… Нет, не настоящему – тому, что осталось, тому, что выжило и адаптировалось в женском теле, чисто в исследовательских разрезе интересно: стоит ли вообще держаться за имя Ричард.
[indent]Он все еще остается человеком привычки, будь то выпечка, сорт чая или уверенность, что сладкие яблоки – лучшая компания для хорошего виски. Этикет и воспитание хором бьются о стену, не в силах этого упрямца пересилить.
[indent]И костюмы он носит все с тем же небрежным изяществом, пусть и костюмы другие, и тело не совсем то. В целом, ему повезло, хотя внимание на Лоретту Ричард обратил не совсем по этому. Да и вообще, когда мужчина говорит, что хочет женщиной обладать или в нее же проникнуть, он редко подразумевает, что в этом самом теле придется выживать. Со всеми положенными природой … нюансами. Зигмунд Фрейд уж точно не отказался бы от возможности написать книгу «Моя жизнь без члена». Не то, чтобы сам Ричард по нему не скучал… Но на фоне всего прочей чехарды с арбирами, жаждавших его казнить, это были сущие мелочи. Да и среди прочего женского царства Лоретта костяком напоминала легавую среди болонок. Ну или, да будет вам угодно на фоне увлечения греческой античностью – амазонку. Представить ее с копьем или луком было бы много проще, чем в дамском будуаре за вышивкой. Попадись Лоре корзинка с дамским рукодельем, она  бы без зазрения совести превратила крючки и спицы в орудие пыток. 
[indent]Собственно, Ричард много о чем мог думать – в каких мыслях прятаться! – пока тишина становилась гнетущей, по плотности напоминая грозовое облако, способное в любой момент разразиться. И разверзся ад? Да.
[indent]Кажется, он сам только что столкнул подобие отношений в геенну огненную. Посчитать, в который раз за неполную сотню лет?
[indent]- Прости. – Не слова Ричарда, никогда не были. Кажется, он и слова-то такого не знал. Но Рисчард-Лора выучил, пусть оно ежом продирается по глотке и жжется на губах. – Прости.
[indent]То, что бы сделал тот мудак из их общих воспоминаний вполне понятно. Усмехнулся бы так, у любого кулаки зачесались. Напомнил бы, что менять руку разливающего – моветон и пора обновить бокалы, хоть какая-то польза от Августа, да будет. О том, что женщин бить не положено, тоже бы напомнил, даже если одна из них теперь твой брат. Стоит ли после этого удивляться, что единственные откровенные разговоры у братьев были, когда один разговаривал с бессознательным телом, а второй подслушивал через вентиляционную отдушину?
[indent]- Я не знал, как сказать. Все так завертелось… – Чье это решение? Самого Ричарда? Моторная память тела Лоры? Но он поднимается и обнимает застывшего брата. Так, что можно говорить почти шепотом. Не то, чтобы от этого слова меньше горчили. – Пожалуйста, не молчи. Мы чертовы сто лет играли в сарказм и характер, я не хочу больше так.

Отредактировано Lora Nelson (2018-07-19 18:07:51)

+2

5

[indent] — Изгонял. — Август пробует это слово, и в послевкусие скотча вплетается иная нотка, нотка горечи от утраты.
[indent] У каждого Уэссекса был свой способ ставить людей на место. Дед ко дню рождения Августа уже вошел в тот возраст и занял определенное положение, чтобы просто давить своим присутствием; мать была истерична и с ней попросту никто не желал связываться, уступая; Ричард резал словами так, что разодранную самооценку приходилось потом штопать годами. Августу же достался убийственный взгляд, что, впрочем, ни разу так и не прошиб брата. Казалось, что Ричарду это даже нравилось — подводить Августа к самому краю самообладания. Он был хорош в этом, лучше брата как и в случае покорения магии. Но если раньше Августу хотелось начистить ему его холеную морду, то сейчас он тосковал по их непримиримому боданию. В сердце образовалась брешь, которую не способен заткнуть никто в этом мире.
[indent] Августу нужно признать, что он болен рассудком, раз опечален подобной утратой. Единственный человек, который мог заставить его поверить в то, что Август ничтожен, уже почти лежит в деревянном ящике, а Уэссекс при этом роняет по нему слезу. Где-то внутри, там же, где держит свои монологи с Ричардом, но все же роняет.
[indent] И он так увлечен этим, настолько втянулся в свое собственное извращенное горе, что отказывается верить в то, что видит. В то, что выдает ему подсознание высокими, не вписывающимися в общую трагичную мелодию, нотами. Август просто тушит их, списывая все на нежелание наконец принять смерть близкого человека.
[indent] — Потому что его нет, Лора. — Все предложение звучит как одна жирная, слово клякса, точка. Это очевидно, что Ричард Уэссекс уже мертв, как эта женщина вообще может допускать какую-то надежду?! Кем бы она ни была, как бы его не любила, как бы хорошо — очень, черт возьми, хорошо — не знала Ричарда, она не смеет ставить под сомнение факт, делая подсечку Августу на пути к окончательному принятию неизбежного.
[indent] Август вспыхивает, но ему быстро удается взять себя в руки и даже не обернуться к Лоре в порыве наградить ее своим сминающим взглядом. Уэссекс лишь делает глубокий, но абсолютно бесшумный вдох и ждет сопротивления. Оно ожидаемо от женщины, которая рискнула связаться с Ричардом и так полюбила его. Но Лора молчит.
[indent] Это не то молчание, что бывает, когда нечего сказать, когда боишься ляпнуть что нелепое или когда согласен. То, что Нельсон молчит в ожидании, Август буквально чувствует затылком, но все еще не спешит встретиться с ней взглядом. Недавно замершие на обложке книги пальцы отпускают ее, и она тихо захлопывается, наполняя паузу в разговоре еще одним звуком. Позади Августа хруст яблока, едва слышимое движение ножа в руке Лоры (он вдруг понимает, что уже давно не опасается эту женщину, так глупо подставляя спину), тиканье напольных часов из глубины гостиной и редкие размытые звуки с улицы — в этот час лондонцы предпочитают остаться в своих домах. И, черт, он будто снова слышит этот смешок, с которым Ричард всегда встречал чьи-то затянувшиеся озарения. Все равно в каком вопросе. Словно он один знал правду и смотрел на других как на идиотов, не замечающих очевидное.
[indent] Август уже давно знал эту. Но не признавал ее даже как версию для всей чертовщины, поселившейся в этом доме.
[indent] — Нет. — Тихо, скорее самому себе, как последнее сопротивление. Слово утопает все в той же тишине, Август утопает в сыплющихся на него догадках, которые копил мозг, в коем-то веке заблокированный душевными терзаниями. «Нет» — это почти мольба о помощи, просьба отмотать назад, чтоб Лора не срывала последние замки. Но ей нет дела, она все так же режет яблоко, качаясь на стуле. Она, должно быть смеется; он смеется в ней.
[indent] Лора слишком хорошо знала Августа для человека, который внезапно ворвался в его жизнь. Лора слишком была похожа с Ричардом в тех мелочах, которые в быту не замечаются. Лора говорила теми же словами, имела те же взгляды, была так же умна, как этот черт Ричард. Лора была слишком им, и никакие отношения, объединяющие ее с Уэссексом-младшим не объясняли столько совпадений, которые Август игнорировал с завидным энтузиазмом.
[indent] Его столетний день рождения. Рисунки Ричарда, которые просто не могли появиться на страницах блокнота раньше, когда он был еще жив, — слишком свежи сюжеты. Все эти слишком откровенные для Августа беседы с ней о нем. Августу было удобнее с Лорой, чем с Ричардом, и он изо всех сил старался не позволить кому бы то ни было лишить его зоны комфорта.
Но Ричарду всегда было плевать на удобства Августа. Сейчас — тоже.
[indent] Сильный и уже заслуживший уважение арбитр лондонского Надзора вздрагивает от женских объятий. Стакан в его руке лопается то ли от напряжения, пробившего все тело, то ли от утечки магии. То, что Август не совсем в себе, если не видно, то отлично чувствуется. Особенно той, что сковала его. Остатки скотча оказываются на рубашке, Август смотрит вниз на пятно, но видит только руки Лоры. Обнимал ли его брат? — кажется, никогда. Просил ли он за что-то прощение? — трехкратное, твердое никогда.
[indent] — Ты даже сдохнуть нормально не можешь. Уйти из жизни не устроив театр не в духе Ричарда III Уэссекса. Быть обвиненным во всех законах иных, проваляться пару лет в коме, быть оправданным, наслаждаться страданиями близких — это куда веселее, да? — Не то чтобы он внемлет просьбе брата, подает признак жизни и говорит это просто из необходимости не молчать в этот момент. Просто Август не в состоянии молчать, да и слова куда безопаснее кулаков. Уж словами-то он точно не ранит Ричарда, а поднимать руку на женщину, пусть даже женское тело, он не может себе позволить. Все, что в силах Августа, это разорвать нелепые объятия и наконец развернуться к ней. К нему.
[indent] Перед ним все еще тонкая поджарая Лора. Она совсем непохожа на Ричарда. Если приглядеться — похожа во всем.
[indent] — Чего ты тогда от меня хочешь?! — Рявкает так, что сам себе удивляется. Он очень редко повышает голос, и даже когда зол специально понижает его, накрывая собеседника тревожностью. Но и на крик есть причины: еще никогда он не пытался получить ответ на вопрос, мучающий его на протяжении почти сотни лет.

+1

6

[indent]Когда горячка, свалившая его после ритуала обмена, все-таки отпустила, Ричард продолжал чувствовать себя неправильно. Как новорожденный жеребенок силящийся подняться на разъезжающиеся ноги. Как накурившийся опиума или пьяный… Не те пропорции тела, слишком длинные, какие-то тонкие ноги, маленькие руки. Или это все вещи вокруг стали больше? Чашки в руках, книги, карандаш, зажатый непривычно – не привыкшими к нему пальцами, с совершенно другими характерными мозолями от шифровального аппарата.
[indent]И только Август ощущается естественно – шириной плеч, мягкостью волос под щекой, дыханием, которое отдается где-то в собственном позвоночнике. Сказать бы, что все это – его собственная заслуга, старшего из братьев Уэссекс, но нет. Это лишь следствие их вывернутых и уродливых отношений, спасибо младшему и прочей родне. Ричарду и в голову бы не пришло обнимать брата. Тем более так – пытаясь то ли удержать, то ли уберечь от неизбежного. Блаженство незнания, отрицания, слепоты. Было бы милосердней оставить Августа в плену его заблуждений? Теперь этого Ричарду не узнать. Пусть брат пытается откреститься от прозрения, бикфордов шнур динамитного заряда, любовно подложенного под иллюзию, уже догорает.
[indent]Сколько в этом эгоизма? Судя по тому, каким криком взрывается Август, это все – сплошной эгоизм. Снова.
[indent]- Да, я прямо охуел с того веселья. – Голос мага звучит бесстрастно, почти бесцветно по сравнению с наконец-то прорезавшимися эмоциями Августа. Иногда Ричарду кажется, что болеть у него просто нечему – не в теле, внутри. Отболело, сдохло и отвалилось к чертовой матери. Отболело так, что даже мстить уже не хотелось. Это как вообще нужно было его довести, чтобы не хотелось вытереть ноги о поверженного врага и уйти красиво в закат? У него ведь была такая возможность – покуражиться. Незадолго до казни Адель, когда приговор уже был объявлен. Что стоило тогда прийти к жене и сказать: ты облажалась, я жив? Жив и буду жить, когда тебя казнят. Ты сдохнешь, а я буду пить вино и любить женщин, а может быть – мужчин. Чем черт не шутит? Рисовать свои картины, собирать книги по черной магии и играть на скачках. Проживу еще десятки лет так, как мне нравилось, наблюдая за течением человеческой истории, как за бурной рекой – иногда ныряя в нее с головой, иногда сидя на берегу с сигарой и удочкой. 
[indent]Он не сделал ничего из этого.
[indent]Развернулся и ушел из камеры, в которую и пустили-то по великому знакомству, чувствуя, как в спину бьют слова обезумевшей женщины. Лучше бы он умер еще раньше – от магии арбитров, которые не собирались брать чернокнижника живым, от последствий ритуала, решиться на который с их исходными данными мог лишь безумец. Потому что все, что происходило дальше, и было медленной, растянутой во времени, как сахарная карамель, смертью.
[indent]Август на самом деле считает, что подобного можно желать? Что брат его был таким ублюдком, чтобы получать удовольствие, оказавшись в эпицентре этого кошмара, втянув в него семью? Или так же, как все существа из плоти и крови, делает больно, когда больно ему самому? Верить в последнее – выбор самого Ричарда, подкрепленный запахом виски из раздавленного стакана, ставшего болезненно резким, оседающим на губах.
[indent]«И сказал Господь Бог Каину: где Авель, брат твой?»
[indent]Нет, эта история совсем не про них. Хотя, чего уж там, эту метафору так и тянет натянуть на двух братьев, один из которых успешен, а второй всю жизнь остается в тени. Кажется, эта картина мира была настолько удобна, что Август и сам в нее поверил. А Ричард – забыл. Решив все для себя, обозначив в голове самый правильный, идеальный план, он даже не потрудился поставить брата в известность о том, что их будущее вполне себе решено и даже похоже на счастливое. Что толку рассказывать о том сейчас? Не больше, чем спрашивать у призрака Адель о том, что же было не так с их браком. И то, и то поистине бесполезно.
[indent]Август отстраняется, но не уходит и это можно считать прогрессом. Наверное. 
[indent]Ричард очень хочет так считать и у него, кажется, дар к самовнушению. Это не тот разговор, который можно вести, не глядя друг другу в глаза. Так что да, пока Август не пытается встать и уйти, брат встает на колени рядом. И это почему-то нигде не жмет, не ущемляет и вообще… Так – хорошо. Так, в кои-то веки, правильно.
[indent]- Ты. Мне нужен ты в моей жизни.
[indent]Почему он никогда не говорил этого раньше? Не потому ли, что знал, что брат в этой жизни всегда будет? Константа и аксиома, наравне с встающим по утрам солнцем. Потому, что, сколько Ричард себя помнил Август в его жизни был? Ну, может не всегда вот прямо в жизни-жизни, но знание, что брат где-то на расстоянии вытянутой руки было таким же ощутимым и неизбывным, как сила гравитации.
[indent]Пока мир не вывернулся наизнанку, не стал крошиться, как бездарно пересушенный кухаркой бисквит.
[indent]- Прошу тебя, только себе не лги*, ты бы не приходил сюда, если бы я тебе не был так же нужен. Именно я – такой мудак как есть, как был, а не какой-то там придуманный.
[indent]И эта правда тоже была где-то здесь, рядом все это время. Неприятная правда, и Ричард адаптировался к ней, изогнулся как кошка в полете с четвертого этажа, но так и не признал вслух. Изо всех Уэссексов, приходивших в этот дом, лишь один сожалел о Ричарде как таковом. Не о тех обязанностях, что наследник Уэссексов должен был взять на себя, но никогда не будут под силу той мумии, что от него осталась. И не розовощекого херувимчика, которого не иначе как в родильном бреду придумала для себя мать. Он ведь не был никогда таким – любящим и почтительным сыном, Ричард с младых лет и молочных зубов ни во что не ставил женщину, подарившую ему жизнь за слабость и капризность. Но поднимать бездвижный полутруп  на пьедестал, венчать его нимбом было много проще, чем делать то же самое с дееспособным мужчиной, предпочитавшим проводить свое время вовсе не на скамеечке рядом с матушкиным креслом. И, конечно же, отдельным строем шли прочие родственники, прятавшие за сочувственными вздохами и крокодильими слезами искреннее желание полюбоваться на падшую звезду семьи Уэссекс. На того, чьими талантами и успехами им приходилось восхищаться неполный век.
[indent]Что костью застрял в горле – не проглотить, не выплюнуть.
[indent]Злость и разочарование ежом царапаются в груди, глаза жжет от невыплаканных слез – Ричард так и не научился плакать, он с детства этого не умел, но тело буквально подталкивает к этому. Не потому, что слабое, просто другое. Другая слабость – желание прикасаться, почти нестерпимое. Неистребимое. И как-то бездарно мало одного сухого рукопожатия, когда можно обнимать, можно трогать – руки, лицо, волосы. Все такое знакомое взгляду, но совсем непривычное прочим органам чувств. Кажется, у того Ричарда, их и не было вовсе. Или применялись они строго по расписанию, а теперь работают без остановки, заполняя пробелы, оставшиеся за прошлые девяносто лет халтуры.
[indent]Знания, без которых Ричард спокойно бы обошелся.
[indent]О том, какая у его брата теплая кожа и гладкая – выбритая щека. Как остро пахнет попавший на рубашку виски, а сама рубашка – чистотой и крахмалом. Милостивый Боже, никто в здравом уме не хочет знать, а тем более замечать, как именно пахнет и ощущается собственный брат рядом. И он определенно не хочет знать, как женщины вообще выживают, если ощущают всю эту гамму оттенков мира на постоянной основе.
[indent]Ричард все-таки плачет – бездарно и неумело, зло закусив губу и вытирая щеки тыльной стороной ладони, но все равно упрямо повторяет:
[indent]- Мне нужен ты. Просто ты, такой, как есть.

Отредактировано Lora Nelson (2018-07-24 20:37:37)

+1

7

[indent] — Хватит ерничать! — Все-таки Август уже давно смирился со смертью Ричарда, но понял он это окончательно только в эту минуту, крича на Лору так, что, кажется, зазвенело старинное стекло гостиной. Пониманию сопутствовало уже давно позабытое желание бежать. Быстро и подальше. Вот оно-то и обнаружило смирение с окончательным уходом брата и неготовность Августа испытывать что-то, что он переживал только в его компании. Подсознательно Август уже поставил надгробный камень с именем Ричарда III Уэссекса на своих инстинктах, которые спасали его от общества брата.
[indent] И именно это, а не логические выводы, сухие факты или чистосердечное признание Лоры доказывало, что она не лжет. Что она каким-то неизвестным Августу способом стала Ричардом. Нет, наоборот, — должен был поправить себя Август,— этот монстр, что звался его единоутробным братом, как-то умудрился забраться в тело женщины и водить всех за нос с потрясающей правдоподобностью. По Ричарду всегда плакал театр.
[indent] Когда он это начал? Как долго все Уэссексы жили в обмане, навещая не то что полуживого наследника, а пустышку, чье сознание находилось рядом и, как выясняется, разыгрывало трагикомедию? Если бы Август был сейчас в состоянии что-то анализировать, то уверенно бы заявил: всегда.
[indent] С того самого момента, как Лора Нельсон появилась в его жизни, Август был под контролем Ричарда как бактерия под микроскопом. Забавное, наверное, зрелище.
[indent] А ведь Август единственный, кто помог ему вывести Адель на чистую воду. Единственный, кто поверил в то, что Ричард Уэссекс при всем своем сволочизме просто не станет лезть в петлю, нарушая все законы Арканума. Ричард был умен, Ричард обладал страстью к магии, к ее запретам, но всегда был больше исследователем, чем практиком.Он не был сумасшедшим, не был самоубийцей, не был достаточно подонком, чтоб так подставить весь древний род магов (ну, может быть в последнем было немного сомнений). Но дед этого не понимал, мать — тоже, остальные за компанию. И в тот момент Августу подумалось, что он знает брата лучше любого и всех вместе взятых, а начав расследование и добравшись до правды понял, что так оно и было. Жаль, тогда нельзя было ни с кем этим поделиться. Нет, не жаль; так даже лучше. И хорошо, что он не додумался рассказать Лоре. Это было бы сродни восхищению, признанию Ричарду в на самом деле теплых чувствах и некотором уважении. И он бы это услышал. Этот мудак и так о себе великого мнения, а так бы...
[indent] — Что за бред ты несешь. После всего, что было между нами, ты действительно считаешь, что нужен мне? Все эти годы пока ты шатался по миру, я был счастлив не видеть тебя. Почему бы тебе было не сдохнуть, братец?!
[indent] Это все было бесполезно. Говорить очевидную ложь — только подтверждать слова Ричарда. И эта сволочь достаточно умна, чтоб разглядеть свою правоту в топорных, совсем не изысканных оскорблениях старшего брата. Ричард разбирался в людях играючи, манипулировал ими, вынуждая играть только по его сценарию. Не будет ничего удивительного в том, что он спланировал этот вечер и предугадал реакцию брата. Боже, какие могут быть нарушения семи законов, когда вот оно, самое настоящее веселье: кипящий от ярости, неконтролирующий себя Август? Ричард сорвал джек-пот.
[indent] Август думал, что знал брата? На самом деле, знал недостаточно.
[indent] Влезть в женское тело? — это не самая шокирующая новость. Ударом под дых были слова, объятия и глаза Лоры. Ричарда. Как теперь разделять их?!
[indent] Август не любил, когда на него нападают, выбивая дух. Он не собирался прощать это, не собирался терпеть, уже готов быть оставить этот дом и никогда не возвращаться. Но у него просто не хватило бы сил сделать хоть шаг в сторону выхода. Держали слезы, дрожащий голос, открытие, что вот он, живой, хоть выглядит совсем иначе. Протяни руку, верни в объятия, придуши, выжми из него жизнь своими руками.
[indent] — Перестань! — Он почти шипит, склоняясь над Лорой, но не решаясь коснуться хотя бы ее плеча. Потому что неизвестно, что будет за ним. Не убить бы брата, не обнять бы плачущую женщину. — Хватит! Перестань водить меня за нос, Ричард. Я не хочу больше играть по твоим правилам, не желаю снова быть тем, об кого ты вытираешь ноги.
К черту эту тоску по их противостоянию. Это тогда, когда Ричард был в коме, Август готов был все вернуть. Теперь — нет. Потому что боится. Трус, как он есть. Бежать отсюда не оглядываясь, найти способ все забыть, стереть из памяти, чтоб и дальше оплакивать брата. Живой Ричард Уэссекс — это слишком больно, солью по ранам, чистейший мазохизм. И завершенность, которую Август уже похоронил.
[indent] Все встает на свои места и заполняет пустоту. Одно не вписывается: слезы Ричарда.
[indent] — Перестань рыдать, Ричард...
[indent] Когда ты плачешь, помоги мне, я не знаю, что мне делать.

+1

8

[indent]За сто… Ну, ладно. Сто – это ради красного словца, не было в их отношениях векового срока, слишком много приходилось вычитать. И если детский период мало от этого страдал, в конце концов, лупить брата погремушкой Ричард начал, как только ту самую игрушку, больше похожую на миниатюрную серебряную булаву, научился держать в мягких ручках, то во взрослом возрасте годы можно было вычитать десятками. Путешествия Ричарда, работа Августа – за десятилетия их встречи исчислялись днями.
[indent]Стоило ли при этом считать братские узы чем-то незыблемым?
[indent]А Ричард, оказывается, считал. Зачислил верность брата в ту же категорию, что восход солнца на востоке, точность времени по Гринвичу и теорему о сумме углов треугольника. Когда его мир рушился, больно лупя обломками по голове, именно брат был тем, к кому он бросился, спотыкаясь на каждом шагу. И ни единого, самого ничтожного сомнения в том, что Август может послать, скрутить бубликом и сдать Надзору как пособника, в тот момент.
[indent]Сомневаться в брате было так же невозможно, как перестать дышать.
[indent]Вот и сейчас, во всей бредовости и невозможности этого вечера, у Ричарда был почти идеальный план того, как тот должен был закончиться. Они бы допили ту бутылку виски, поговорили бы, и… Он даже себе до конца не признавался, насколько ему уже нужно было выговориться. Рассказать всю правду о пятьдесят втором, а не одну из ее адаптированных версий! Ведь ни Надзор, судивший и каравший, ни род Уэссексов, оказавший замазанным в грязной истории по уши, не обрели полного знания. А оно было очень тяжелым для одного человека, и, стоило лишь задуматься – почти невыносимым.   
[indent]Про Адель… Сколько всего можно было рассказать про Адель? Про ту, в которую он когда-то искренне, пусть и не так долго как того хотелось, был влюблен? Светлую девушку, смотревшую на мужа, как на какое-то чудо. Потому что она стоила того, чтобы помнить ее – такой, а не психопаткой, ожидающей казни. Что Брэдбери со своим Ревуном был прав, как никто: «Всегда кто-нибудь любит сильнее, чем любят его. И наступает час, когда тебе хочется уничтожить то, что ты любишь, чтобы оно тебя больше не мучило». А Ричард… Ах, Ричард! Он никогда и никого не любил достаточно сильно. Может, поэтому ему было так легко и приятно с Лорой – настоящей Лорой, которая и сама любила его очень умеренно. Лоретты с ее книгами и цифрами, с ее потрясающим логическим разумом и жаждой справедливости. Той самой, что с легкостью толкала иную за грань разумной осторожности и даже инстинкта самосохранения. Именно она, а не пресловутая влюбленность в одного конкретного мага. 
[indent]Тюбик с невыносимо алой помадой, которой Лоретта писала «Never be ordinary!» на зеркале каждой квартиры, где жила дольше недели, и фотография времен прошлой войны с такой же надписью на обороте – все это еще оставалось среди ее-его-их вещей. 
[indent]Все этого стоило того, чтобы помнить. Иначе – никак.
[indent]Иначе снова – те же ошибки и те же жертвы.
[indent]Но как же, Боже, это было невыносимо…

[indent]Почти так же, как взгляд Августа, в котором нет ни грамма понимания и прощения. Радости или хотя бы облегчения от того, что брат жив – тоже не наблюдается. Только глухая, тупая злость волка догрызающего собственную лапу, застрявшую в капкане.
[indent]Это всегда было жестокой игрой в укуси-убеги, те отношения, что годами складывались между братьями Уэссексами. Игрой, которая не терпела чужаков – точнее, Ричард не терпел. И дорогие родственники, считавшие, что чистота крови и законность рождения давали им право, испражняться в остроумии… Мелкие, но очень обидные проклятия достигали любого, кто рисковал покуситься на любимую игрушку маленького принца. Черт, одно такое достало даже деда! А покуситься на патриарха семьи Уэссекс – это надо было вконец оборзеть. К слову, Рики даже задумался в какой-то момент, стоит ли щерить на дедулю зубы – он-то их и повышибать мог. Подумал, и решил, что стоит: и отстаивать неприкосновенность брата, и показывать деду, что не боишься его. Уважаешь, прислушиваешься – но не боишься.
[indent]Игрой, в которой победа не была целью, но, случившись, оказалась невыносимой.
[indent]Злость, ненависть, презрение – именно это целый век пряталось под непробиваемой личиной Августа Уэссекса? Пряталось под хруст сочных летних яблок и распитие дедова виски, тренировочные дуэли, в которых Август по большей части бил, а Ричард – очень грамотно бегал. И во время расследования в стиле «мы вдвоем против мира», тоже пряталось? Да, должно было. Иначе бы не вылезало сейчас изнутри – больными, уродливыми словами, бьющими прямо в сердце. Оставляя, единственное, подавляющее и отупляющее: лучше бы я умер еще тогда.
[indent]Боже, это действительно больно – быть не нужным никому.
[indent]Свято верить, что в сонме «дорогих» родственников есть один по-настоящему близкий – пусть в извращенном и таком же убогом, как и все остальное, что побывало в руках Уэссексов – и ошибиться. Фатально и непоправимо ошибиться. Больно было не от собственной глупости, это ничто по сравнению с разрушением столпов надежды. Той последней иллюзии на нормальное существование – возможность открыться кому-то целиком, не пряча стыдливо гнилые кусочки своей душонки. Не прикрывая их ложной моралью и не выпячивая вперед, подменяя одну систему ценностей другой. Только все это незачем было, вот ведь какая ирония.
[indent]…может, он и правда был тем монстром, которым так пыталась представить его жена? Не просто «не всегда хорошим», или «пятьдесят на пятьдесят», а воистину – хладнокровным кукловодом, расставившим своих близких по положенным ролям и дергающим за ниточки под пошлый опереточный мотивчик?
[indent]- Дверь там… – Ан нет! Старая подружка все еще жива – гордость. А то и гордыня во всей ее отталкивающей красоте. Сродни ядерным грибам, раскинувшимся над Хиросимой и Нагасаки. Смертельное зрелище, но такое завораживающее – гордость Ричарда Уэссекса, который, право слово, не рыдает. Никогда. В тот момент плакало совсем другое существо: то, что осталось от того Ричарда, пережил схождение с ума и адаптацию в женском теле, то, что только становилось чем-то целым, слепленным из осколков прошлых себя… Но кому это теперь было интересно? – Огги.
[indent]Старое прозвище, камень преткновения родственных споров обжигает губы на выдохе. Уничижительное, более подходящее для деревенского дурачка, чем для взрослого мужчины и состоявшегося арбитра, а потому бьющее не хуже оплеухи.
[indent]- Чего ждешь? Не держу.
[indent]Хочется курить. Настолько четкое и оглушающее желание, что даже слезные железы пересыхают. Это тоже – один из «подарочков» женского тела,  это пристрастие к никотиновому дыму. Ричарду удавалось держать его под контролем, но в момент стресса память тела – сильней.

+1


Вы здесь » Arcānum » Прошлое » resignation to the end [осень 1958]


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно