-  Эбигейл, не говори глупостей, - Себастьян прижимает телефон плечом, расстегивая запонки и отправляя их на низкий прикроватный столик, метал глухо стучит о затемненное стекло. Из трубки ответом слышится надрывный кашель и бессмысленные уверения, что все хорошо. – Нет, не хорошо, ты будешь только мучиться, оставайся дома.
Девушка еще некоторое время сопротивляется, и Рихтер прекрасно понимает почву этих сомнений – ей мучительно не хочется отпускать его на концерт одного, потому что она прекрасно знает, что вернуться домой он может вовсе не в одиночестве.
Себастьян тактично молчит на эту тему, развязывая узел галстука – он всегда предельно честен, при знакомстве в верности не клялся, да и отношений между ними толком нет. Это вполне устраивает его, но ожидаемо тяготит Эбигейл, которая, не смотря на все уверения в принятии отношений без обязательств, где-то там в душе наверняка распланировала пышную свадьбу, идиллическую семейную жизнь и ораву детишек.

Девушка сдается, понимая, что глупо с гриппом направляться на концерт, и в итоге на сегодняшний вечер Себастьян остается один. Это нисколько не тяготит его, и инкуб неспешно скидывает дорогой костюм в залитых вечерним солнцем апартаментах отеля, натягивая рваные джинсы, призывно оголяющие колени и в меру растянутую футболку с индейским принтом, одним движением взъерошивая волосы и приводя в негодность идеально уложенную прическу. Рихтер чувствует себя одинаково уверенно в любой одежде, движения теряют официальную скованность, и он подмигивает своему отражению, лениво направляясь к выходу из номера.
Двухнедельная командировка в Орландо удачно совпала с концертом, внося разнообразие в его порой слишком распланированную жизнь. Это не тяготит инкуба, он вообще редко занимается чем-то, что бы напрягало его, но цену хорошему отдыху знает.

Себастьяну нравятся концерты, огромное скопление толпы, над которой витает невероятная энергия, кажется, достаточно лишь вдохнуть глубже, чтобы захлебнуться ею. Люди называют это «энергетикой», «атмосферой», но он ощущает эту силу практически на вкус, коротко облизывает губы кончиком языка, даже удивившись отсутствию там сладковатого привкуса.
Музыканты уже выли на сцену, и по залу буквально прокатывается волна эйфории, прошибающая его насквозь. Себастьян неспешно движется в толпе, и обычно агрессивные к передвижению вперед них люди встречают его опьяненными улыбками, когда он мягко, но уверенно пробирается ближе к сцене, легкими касаниями собирая силы (неэффективно но так захватывающе!), скользя ладонями по чужим рукам, оглаживая спины – он давно научился делать это ненавязчиво, прикрываясь дежурными движениями, обычными касаниями, лишь оставляя где-то в основании некую интимность, вызывая огоньки удивления на дне глаз: люди чувствуют, что это что-то большее, но боятся себе в этом признаться.

Себастьян старательно прячет улыбку, замирая у сцены. Толпа взревела, едва заслышав начальные рифы «Hotel California», и он так же растворяется в музыке, невероятным образом чарующей, несмотря на то, что Рихтеру нравятся более тяжелые мотивы.
На первых строках припева будто волна удовольствия схлынивает по позвоночнику, и он чувствует его – скользнувший по нему случайный взгляд, выжидает секунду и разворачивает голову, безошибочно находя его обладателя, чувствуя, как все естество сладко замирает внутри, скованное неведомым ему прежде чувством какого-то сумасшедшего родства, кажется, за секунду он знает всего его, не ведая даже имени, но ощутив всю историю его жизни и каждое движение, за секунду уверяясь в коротком и таком необычном «мое».

К следующему припеву Себастьян уже ненавязчиво оказывается рядом, обмениваясь восхищенными взглядами – да, на концертах действительно особая атмосфера, позволяющая большее, чем люди и иные привыкли в своей жизни.
Себастьян специально сдерживает пленительность, не желая заполучать все вот так просто, нахлынувшие на него чувства ничего не имеют общего с обыкновенным Голодом, кажется, он жаждет его совсем иначе.
Едва заканчивается песня и чуть стихает гул аплодисментов, он поворачивает голову, между делом бросая.
- Кажется, этот концерт станет легендарным, они превзошли себя, - ничего не стоящая фраза, смысл которой абсолютно не важен, с таким же успехом Рихтер мог заговорить о погоде. Куда важнее пойманное им внимание, тонкая нить разговора, уже связавшая их вместе, дружелюбная улыбка Яна – нутром он чувствует, что сейчас важно быть не очаровательным, а компанейским.
Себастьян уже видит, что собеседник ответит ему, хотя промелькнувшая на дне искра узнавания показывает, что он прекрасно понял, что перед ним инкуб, как и он чувствует силу в новом знакомом. 
Почему-то Себастьян всегда предпочитал магов.

Первоначальное всеобъемлющее впечатление родной причастности схлынывает, оставляя Себастьяна недоуменным, но однозначно заинтересованным - это что вообще было? Явно не из способностей инкуба, уж за сотню лет он успел их изучить досконально и на уровень сил не жаловался. Такое пробивающее за миг чувство тянет на что-то из разряда “любовь с первого взгляда”, но от одного выражения Рихтеру становится смешно.
Он не циник, не верящий в чувства - почему же, любовь однозначно существует, это прекрасное, взвешенное чувство двух людей, проведших вместо достаточное количество времени, суммарное удовлетворение достоинствами друг друга, перевешивающих необходимость мириться с недостатками.

В жизни Себастьяна все взвешено, измерено, и поэтому он, честно признаться, порой испытывает неудобство от собственной расовой принадлежности. Родись он магом, благодаря аналитическим способностям и феноменальной памяти он бы давно уже занял не последнее место в Аркануме, а так…
Натура тянется не к логике, а к ощущениям, Рихтер с самого детства привык все делать качественно, основательно, отдаваясь процессу без остатка, так что и к  соблазнению жертв подходит с огоньком.
К вопросу “что в этом маге особенного” он также собирается подойти со всем усердием.

Тот, наконец, поворачивает к нему голову, и первое, что Себастьян замечает, конечно же глаза. В них плещется восторг, несоразмерный даже с таким незаурядным явлением, как концерт, и это, как батогом, подгоняет чувствительную натуру инкуба, на уровне рефлексов чуть было не заставляя применить пленительность, потому что инстинкты и значительный опыт подсказывают - это будет сладко.
В жизни, сексе, энергии все просто: когда ведешь в постель чванливую ссушенную воблу, особо не рассчитывай на сытный ужин, а когда даже в глазах плещутся настолько яркие эмоции - хватай и прячь.

- Ходил, - Эбигейл затащила под приступом какого-то романтизма “нам нужно хоть одно свидание!”, хотя в итоге Рихтер даже не пожалел, куда больше заинтересованный фильмом, чем ее неоднозначно скользящими по его ногам руками. - Еще какая горячая, все плакаты раскпили!
Себастьян подмигивает, чувствуя себя чуть не школьником. Впечатление усугубляет разница в нарядах, клеш, конечно, не самая дурацкая вещь в этом мире но однозначно решительно претендует на это звание. Единственное что в современной моде радует взгляд, так это высокая талия, тканью облегающая и четко обозначающая прогиб поясницы - вещь, визуально способная свести с ума.

Сам же Себастьян, благодарящий всех богов, что джинсы придумали еще до его рождения, а панк культура заботливо популяризировала их, чувствовал себя как минимум Сидом Вишесом (даром что на футболке принт Led Zeppelin) на школьной дискотеке, и взглядов удостаивался аналогичных - настороженных, неодобрительных, но в то же время на дне горящих извечной тягой к опасному и сильному. Но свою жертву он уже выбрал.

- Нужно будет посмотреть, - это не пустая фраза, память Рихтера уже внесла это в список дел, тщательно отмечая все, что интересует этого непонятно чем необычного мага. Интересно, что он уточнил национальность, обычно американцы куда более снисходительны, они воспринимают Европу как одну страну, которую за сутки от края до края пересечь можно, особо не разбираясь. Он приезжий? Рихтер ловит себя на жуткой мысли, что хочет знать о нем буквально все.

Себастьян практически готов наконец перейти к официальной части знакомства, как в их уютную компанию [нам было хорошо и вдвоем!] вторгается темноглазое чудо женского пола. Ну конечно, на концерт всегда ходят парочками, и Рихтеру хватает выдержки, чтобы раздражение не отразилось на лице.
Но через миг она дает сбой, отлаженный механизм натужно скрипит и останавливается, в Яне еще кипит гнев, что ее руки касаются лица его будущей жертвы, когда тот вскидывает руку в каком-то беззащитном жесте, легко касаясь пальцами запястья - наверно самого чувствительного места на теле Себастьяна, заставляя того вздрогнуть от интимности касания, скользя ниже и чуть сжимая ладонь.

Рихтер в этот момент очень рад, что глаза нового знакомого закрыты узкими девичьими ладошками, а сама она не обращает на него никакого внимания - девицы вообще народ рассеянный.
Неловкость ощущается практически на физическом уровне, но быстро рассеивается под напором пьянящей атмосферы вокруг, неверные софиты которой скрадывают половину эмоций - самое то, что нужно сейчас поспешно пытающемуся прийти в себя инкубу.

Он пробует его имя на вкус, оно достаточно мягкое, словно приоткрывает его с другой стороны.
- Себастьян, - он умеет говорить свое непривычно длинное для окружающих имя на одном выдохе, с легком, предупреждающе улыбкой, явно показывающей, что сокращениям тут не место.

Рихтер даже не сразу осознает, какую песню играют музыканты, все его внимание приковано к тянущемуся к его уху Аншелю и к тому, чтобы сдержать дернувшуюся по направлению к его талии руку.
Ну же, Себастьян, сколько тебе лет, ты сейчас испортишь все к чертям!
Он переключается, закрывая все сомнения и порывы на ключ, широко улыбается - инкуб знает, как расположить к себе и без помощи магии.
- Конечно! So open up, I'm climbin' in, so take it easy! - Себастьян бросает хитрые взгляды на Аншеля, взгляд которого прикован к сцене, нетерпеливо облизнув губы. Он готов играть по общепринятым правилам.
Пока что.

Отредактировано Sebastian Richter (2018-08-01 14:55:30)

Себастьян улыбается, кривя рот в одну сторону, он умеет только так - немного жутковато, будто за его улыбкой есть какая-та тайна, с едва заметной ноткой превосходства, до восхитительности открытой улыбки Аншеля ему однозначно очень далеко.
- Я позабочусь о нем, - ох уж эти дежурные фразы, которые люди привыкли говорить и слышать каждый день. Рихтер же говорит серьезно, каждое слово наливается весом, но Санни только смеется, инкуб же улыбается удовлетворенно - если что он предупреждал.
Концерт проносится мгновением, мозг туманится в этой эйфории, гитарные рифы проникают в душу, а предвкушение - под кожу, маг рядом будоражит, Себастьян точно неотесанный юнец, впервые почувствовавший Голод, но вместе с тем что-то держит за руки, не дает набросится, просит быть осторожным, и разрываться между этими двумя чувствами мазохистично приятно.

Вечерний воздух опаляет кожу прохладой после душного зала, улица ошеломляет тишиной, нарушить которую не способен даже гомон выходящих из здания и обменивающихся восторгами людей, несколько мгновений Себастьян жадно впитывает этот сладкий контраст, поворачивая голову к Аншелю и тихо смеясь на его вопрос.
Становится как-то просто хорошо, словно они действительно давно знакомы, его такие прямолинейные и немного наивные высказывания кажутся безумно милыми, Аншель… будто какой-то другой, вырывается из привычных рамок, и Рихтер ловит себя на мысли, что ему безумно интересно слушать его, ведь он не может предугадать ход его мыслей.
Воспринимать его как просто средство утолить голод становиться все… сложнее.

- Нет, никогда не был, - Себастьян подмигивает, стреляя сигарету из его пачки - у него есть свои, но ему хочется быть ему обязанным, протянуть еще одну тонкую глупую нить между ними, связывающую их практически соприкоснувшиеся пальцы. - Поздний ужин кажется мне отличной идеей, - Рихтер подкуривает, глубоко впуская дым в легкие и подстраиваясь к шагу Аншеля, сам он всегда ходит очень быстро, будто стремясь к миру, как можно быстрее упасть в его пучины. - С удовольствием составлю тебе компанию.

Рихтер не врет, и это страшнее всего для него самого - ему правда неожиданно интересно в этим необычным магом, ничего не значащие фразы, которыми они обмениваются на пути к дайнеру, настолько легкие, будто это их рядовой поход, Себастьян хватается за это настроение, купаясь в нем, старательно поддерживая эту легенду - наверно потому что впервые толком сам не понимает, как вести себя в ином случае.

- Мне чизбургер, пепси в стекле и картофель фри, только к нему чесночный соус, - Себастьян мягко улыбается молоденькой официантке. По радио печально выводит "I Never Cry" Элис Купер, и в пронзительном электрическом свете дайнера Аншель смотрится еще более нереально, чем в свете софитов, слишком как то по-родному привычно.

Официантка приносит напитки, и Рихтер жадно опустошает бутылочку (ему больше нравится прикосновение к холодному стеклу, чем к бездушной жестянке) в несколько глотков, откидываясь на кожаном диванчике, кладя локоть руки на спинку, улыбаясь.
- С Индией понятно, но должна быть более глобальная мечта? - Инкуб как ни в чем не бывало продолжает предыдущий разговор, без зазрения совести лезет в самое главное. Почему-то ему кажется, что Аншель ответит, легко и не задумываясь, возьмет и выложит все мало знакомому человеку. Было в этом нечто чарующее, куда больше, чем в мнимой скрытности людей, не идущих на контакт, окружающих себя многочисленными тайнами в попытке повысить свою значимость - увольте, это не интригует, а только вызывает раздражение.

Официантка ставит их заказ на стол, удостаиваясь откровенно манящей улыбки Рихтера. Учитывая, что нужно сдерживаться с Аншелем, он тоннами выливает обаяние на окружающих. Ему приятно, когда он нравится людям, эдакая высшая форма эгоизма и несостоятельности личности, и еще ему очень хочется, чтобы Аншель видел,  каким он может быть, пусть с окружающими, раз к нему пока приходится присматриваться.
Эдакая высшая форма эксгибиционизма.