Джонатан не помнил себя уже один славный месяц.
Не видел отражения в зеркале(какая ирония!), не ощущал своего тела, не называл своего имени. Казалось, вся его жизнь была обнулена. Стерта в ничто, перемолота и развеяна по ветру. Осталось лишь одно существование. Кто-то, кто даже не был им, лишь имитацией. Безэмоциональной, бездуховной и бесчувственной.
Он весь - воплощение гедонизма в самых низких и мерзких его проявлениях. Сон, еда и секс- это, в общем-то все, что его теперь интересовало. Он бы и в душ наверно не ходил, если бы ванны Элизиума не были бы настолько удобны и для первого и для второго и особенно для третьего.
Он никогда не вел себя так, как сейчас. Ему претили старые вампиры, утратившие вкус к жизни и переставшие развиваться. переставшие работать, потонувшие в своем презрении к смертным и вообще ко всем и вся, включая самих себя. Он смотрел на них когда-то и не понимал, как можно так себя запустить.
Теперь ему и не надо было понимать. Теперь ему вообще ничего не хотелось понимать.
Самое обидное - он ведь знал, что так все случится. Еще когда этот мелкий паразит сбежал в очередной раз. Да даже когда в первый - он готовил себя к такому исходу. Когда ее забрали - он знал, что она не вернется. Знал, что ее обвинят и что приговорят. Святой она никогда не была, а это должно было дать Аркануму все карты в руки. Так и произошло.
Он знал, но, когда ее не стало, его словно бы переломали пополам на уровне желудка. Был целый и единый организм, сплоченный и работающий, а потом ее не стало.
И его не стало.
И вообще никого не стало.
И так все ощущалось и до сих пор.
Он тратил последние деньги - знал это, но остановиться не мог и не хотел. Он жалел, что не может последовать за ней и словно бы задался целью превратить свою жизнь в ад, чтобы кто-нибудь уже добил его из жалости или ненависти. Бордель - не лучшее для этого место, а вот чтобы спустить все деньги - да.
Пока ему это более чем удавалось. Он делал вид, что не замечает, как приветливые взгляды всех местных работниц, полные вожделения и страсти, постепенно становились все более и более прохладными. Они все чаще шептались между собой, поглядывая друг на друга и, да, Джонатан осознавал, что не последнюю роль в этом играло то, что он не вылазил отсюда весь месяц, меняя только комнаты, но и наверняка они начали догадываться по его виду, что здесь он решил оставить последние штаны.
Он им. впрочем, отвечал взаимностью, становясь постепенно все более и более неприятным клиентом - от былого радушия и радости не осталось и следа, он становился грубее и безрассуднее. Боли физической никому не причинял, но не мог гарантировать, что так все и останется. А как гарантировать, когда себя уже не знаешь и все равно, что с тобой будет завтра?
-Ой, брось, с каких пор ты такая нежная, Донна? - протянул он, закатывая глаза, когда девушка сбросила со своего плеча его руку и ушла, цокая каблучками.
Подумаешь, пошутил про то, что она буквально может сожрать человека. Она ведь оборотень, конечно может!
То ли люди вокруг стали какими-то скучными, то ли лыжи не едут.
Он закурил, рассматривая лепнину на потолке.
В кои-то веки остался один. В тишине. Даже удивительно.
Он и правда давно не был один. Делал все для того, чтобы не быть одному, потому что было слишком страшно оставаться наедине с собой, не зная, на что способен.
-Мисс Вальмо-о-онт! - радостно протянул он, завидев рыжую издалека - что, пришло время меня выгонять?
Она была прекрасна как рассвет, Джонатан даже не мог представить кого-то более совершенно на роль лица заведения. За время своего пребывпния здесь, он успел прикипеть к ней всей душой, к ней единственной, чего ни капельки не стеснялся и не пытался скрывать.
Она была похожа на Нее. Совсем немного, но лучше, чем ничего.