Свежо. Всего пятьдесят восемь градусов¹. Небо за ветровым стеклом кажется застиранно-серым. За рулем такси — смуглый мужчина лет сорока, представившийся Мухаммадом. Она чувствует исходящий от него резкий сильный запах — пряности и что-то еще, что-то горькое, напоминающее жженую резину — даже когда он на скорости опускает стекло.
Мухаммад говорит (насколько Эрин может понять его ужасный иностранный акцент), что он из Пакистана, откуда-то из Мултана. Эрин безразлично смотрит в окно, но, поняв, что от нее ждут какого-то ответа, вежливо интересуется, большой ли город Мултан. «Больше Сан-Франциско», — отвечает ей Мухаммад, и его голос полнится неподдельной гордостью. Ее глаза полнятся облаками.
Такси сворачивает на юг (на Филмор-стрит) и становится можно разглядеть за плотным покровом облаков призрак солнца. Стылый ветерок, ворвавшийся в салон через окно водительской двери, приносит запахи еды из ближайших кофеен. Эрин тянется рукой к стоящему на подставке стаканчику с кофе. Кофе слишком крепкий и наполовину остыл, но Эрин не пить его собралась. Она сжимает картонный стаканчик в руках и наслаждается тем, как от ладоней по телу расходится тепло.
Мухаммад ведет машину уверенно и чуть быстрее, чем нужно — вся поездка занимает не больше пятнадцати минут. Эрин оставляет ему минимальные чаевые и несколько раз извиняется за это. На мясистом лице пакистанца с широким, свернутым набок носом расцветает беззаботная улыбка.
Эрин хлопает дверцей, и старый желтый форд уносится вперед под оглушительный рев пакистанского или турецкого хита, оставляя ведьму на сонном перекрестке Бродвей и Бьюкенен-стрит (этим воскресным утром жизнь здесь совсем не бурлит).
Ветер переменился, и пока Эрин идет к аккуратному белому особняку, собственные волосы так и норовят хлестнуть ее по лицу — его приходится прикрывать ладонью. Дойдя до ворот, она той же ладонью боязливо обхватывает один из черных металлических прутьев-вампиров — левую руку не так жалко. Врата оказываются открыты: одна из створок сдвигается бесшумно и совсем небольно. Наверное, ей стоило насторожиться.

Дверь тоже стоит незапертой. Прежде чем войти, Эрин несколько раз стучится и один раз зовет Драйдена по имени. Переступив порог без приглашения, она лишается большей части своей силы. На мгновение у нее отшибает дыхание. От тянущей пустоты внутри, появившейся после несильного удара в район грудной клетки — как будто кто-то кинул в нее подушкой, но также от тишины, от узнавания. Эрин беспокоит даже не то, чего она не чувствует: своей магии — а то, что она чувствует. Особняк Эдгара знаком и привычен, и это ощущение в корне отличается от тех, которые она испытывала, когда пару недель назад впервые ступила в дом безжалостного главы Арканума.

Едва уловимо пахнет цветами и больше ничем. Ровно до тех пор, пока она не видит темно-вишневые пятна на кремово-белом ковре в гостиной. В первую секунду ей хочется рассмеяться. Безупречная чистота в доме Эдгара всегда казалась Эрин немного ненормальной и отдающей театральностью. Она буквально вопила о том, что в его доме никогда ничего не роняют, не разливают и не рассыпают, и вот теперь кто-то пришел и заляпал всю его вызывающе чистую декорацию. Кровью.
Не вином, не вишневым соком, не лаком 18 оттенка от «Шанель» (хотя похоже) — кровью!
Потом она замечает Эдгара. Поле зрения резко сужается, остается лишь узкий черный коридор, на одном конце которого она сама, на другом — обмякшее тело Драйдена, полулежа привалившееся к стене. Эрин на всякий случай еще раз громко произносит его имя, надеясь, что он ответит. Но вряд ли он ответит.
Эрин понимает, что пора уходить, но вместо этого подходит ближе.
— Эдгар? — зовет она, присаживаясь на корточки рядом с ним. Вряд ли он ответит. Кожа Драйдена уже приобрела белесый трупный оттенок, а лицо застыло в неподвижности. Похоже на начало трупного окоченения.
Эрин опускает взгляд ниже. Футболка залита кровью. Выглядит так, словно над ней поработал дизайнер модной рванины. Эрин не знает точно, сколько ранений нужно нанести инкубу, чтобы точно его убить, но колотая рана в области сердца, по виду глубокая, выглядит достаточно смертельной.
От тела на ковре растеклась бурая лужа. Эрин проводит по ней рукой, ощущая под пальцами влагу. Края обсохли, но длинный ворс так и не высох полностью. Эрин откладывает эту информацию в дальний ящик сознания. Ей она точно не пригодится — Эрин не имеет даже примерного представления о том, за сколько высыхает на ковре кровь инкубов. Отличается ли она вообще от человеческой.
Ведьма знает одно: Драйден умер, практически лишив ее шанса отыскать убийцу родителей. Будь он жив, она, пожалуй бы, разозлилась на него за его высокомерие и чванливое недоверие, но он мертв. На ковре лежит труп. Труп не может вызывать никаких чувств: ни злости, ни жалости, ни вины. Труп — это просто труп.
Эрин встает, в последний раз оглядываясь на мертвеца. Она даже не может пожелать ему покоиться с миром, так как не верит в загробную жизнь. Да и кому «ему»?
Ее слегка мутит. В огромном помещении чем-то резко пахнет — наверное, смертью. Эрин помнит, что Саймон говорил ей что-то про вещества или гормоны, которые выделяют человеческие тела, когда умирают. Она не может вспомнить точное название той штуки, но не сомневается, что это — именно она.
Пальцы правой руки все еще влажные. Эрин уверена, что если опустит взгляд, то увидит на ладони бурые следы. Ей противно смотреть на собственную руку.
Она идет к выходу, обходя каждое кровавое пятнышко, которое видит. Какое счастье, что она не сняла кеды при входе!

Оказавшись на улице, Эрин с облегчением прислоняется спиной к двери, закрывает глаза и жадно вдыхает воздух без примеси посмертных миазмов. Чистый и прохладный, он входит в горло, как остро заточенный кинжал в…
— Ножны, — проговаривает она вслух, чтобы заглушить назойливые мысли. — Как кинжал в ножны.
Ее колотит, но задерживаться нельзя. Надо идти.
Она открывает глаза и задирает голову к небу, но видит металл. Пасмурную оцинкованную сталь. Сравнение с кинжалом больше не кажется таким удачным.
Эрин спрыгивает со ступенек и, распахнув ворота настежь, выбегает прямо в прихожую дома Эдгара. Ей требуется пара секунд, чтобы это осмыслить. Потом она в ужасе пятится к двери. Выбежав на улицу, Эрин, не оглядываясь, бежит к воротам, пробежав через которые вновь оказывается в доме Эдгара!
В третий раз она делает все правильно: нарочито спокойно выходит из белокирпичного особняка, прислушиваясь к ощущениям. Взывает к собственной магии, но чувствует лишь ее слабый отголосок. Дойдя до кованных ворот, Эрин приникает к прутьям и глядит сначала на недосягаемую улицу, а затем снова в небо, как никогда похожее на старое оцинкованное ведро. Ведро, перевернувшееся у нее над головой.
Попалась, мышка.

Двадцать или, может быть, пятьдесят бесплодных попыток спустя она вспоминает о телефоне, лежащем в переднем кармане джинсов. Эрин трясущимися руками вынимает его из кармана и нажатием нескольких клавиш снимает с экрана блокировку: в правом верхнем углу мигает красным значок батарейки. Индикатор заряда показывает 2%. Она успевает набрать номер Оливии и услышать единственный гудок, потом телефон превращается в бесполезный кусок пластика, и Эрин с силой швыряет его за ограду. Ей даже интересно, найдет ли она его в прихожей, если прямо сейчас вернется в дом.

Через час она почти готова сдаться. Окончательно опустить руки не дает лишь мысль о том, что сделают с ней арбитры, когда найдут тело Эдгара. По прикидкам Эрин это произойдет уже завтра: Эдгар не явится на службу, кто-то забьет тревогу, ну а дальше все и так понятно.
Еще через полчаса — часы на стене показывают без двадцати десять — она решается прибегнуть к последнему средству. Терять ей уже точно нечего.
Эрин тратит пятнадцать минут только на то, чтобы найти и ухватить остатки силы — пробиваться сквозь чужие чары, все равно что плыть в толще воды, глубже, глубже и глубже — зато когда ей удается, остальное выходит почти само собой. Реальность рвется с пугающей легкостью, в центре холла появляется мерцающая прозрачная рябь, и Эрин, набрав в грудь побольше воздуха, шагает в нее. Переход оказывается сложнее, чем ей помнится. Она вязнет в чем-то темном и абсолютно ледяном, сквозь смешивающиеся реальности слишком сложно дышать. На один пугающий миг Эрин кажется, что она застряла и обречена провести вечность в этом холоде, темноте и тишине, в которой нет даже дыхания, но в следующую секунду обнаруживает себя, тяжело дышащую, на Изнанке в окружении полупризрачных стен, испускающих бледное гнилушечное сияние. Ее старания, однако, оказываются напрасной тратой сил. Стены, оказавшиеся осязаемыми, лишены чего-либо, что можно использовать как выход — просто еще одна западня.

В десять двадцать пять Эрин лежит на полу в холле в мертвой тишине. Сама она предпочла бы находиться хотя бы на кухне, но попасть туда можно только через гостиную; идти в гостиную Эрин совсем не хочется, так что она просто лежит и иронизирует над ситуацией: если бы в доме Драйдена была нормальная защита, он бы не умер, а она не оказалась бы заперта с его остывающим телом. Ну кто, скажите на милость, выбирает чары, которые впускают всех подряд, но не выпускают никого?
Ее размышления прерывает тихий скрип открывающейся двери. Сердце сжимается от страшного подозрения.
— Нет, Оливия, стой! — кричит она, вскакивая на ноги. — Это ловуш… — Эрин выбегает в прихожую, и слова застревают у нее в горле, потому что вместо Оливии в светлой просторной прихожей стоит Иэн Брекенридж.
Эрин давит из себя улыбку.
— Привет, — громко говорит она, продолжая изображать радость, которую, очевидно, не испытывает, и, сделав несколько шагов навстречу магу, смотрит на него расширившимися глазами. — Я должна тебе кое-что сказать. Я этого не делала. Я приехала всего пару часов назад, меня привез таксист… — Интонация должна быть уверенной, но выходит почти умоляющей. А к дьяволу!
— Я думаю, я могу все исправить, — тихо, но абсолютно серьезно произносит Эрин, — думаю, я могу его оживить. — Спокойствие, с которым звучит голос, удивляет ее саму.

Иэн Брекенридж проходит мимо, едва обратив на нее внимание. Он даже не удостоил ее вопросом.
Первый порыв: побежать за ним и притащить обратно, чтобы объяснить, убедить, да хотя бы просто выиграть себе небольшую отсрочку, прежде чем он увидит и вынесет приговор. Потом становится поздно, но она все равно идет, перебирая плохо слушающимися ногами, через силу, как Русалочка из сказки Андерсена, — с каждым шагом страшнее: каждый шаг, приближающий Иэна к гостиной, приближает, как ей кажется, ее смерть.
По объему пережитого страха, неопределенности, сомнений путь до гостиной — всего-то пара сотен футов, несколько десятков секунд — можно сравнить только с двумя часами отчаянных попыток выбраться из ловушки дома, и ко времени, когда они наконец доходят, измученное сознание Эрин отказывается что-либо испытывать. Она бредет за магом, как в полусне. Пушистый кремовый ковер — Эрин еще помнит его приветливую мягкость — проглатывает звук ее шагов и чавкает кроваво-красным («С аппетитом».) Брекенридж в коленопреклоненной позе. Склоняется над трупом бывшего напарника. Вставшая позади Эрин наблюдает с тупой обреченностью и отвращением к ненужной суете. Она видит: уловка не сработала: даже с закрытыми глазами мертвый Эдгар не стал похож на спящего. Поднявшийся Иэн Брекенридж походит лицом на мертвеца. И хватка у него мертвая; а глаза сухие, но огромные и абсолютно, полностью безумные. Эрин должна быть счастлива: справедливое возмездие почти свершилось — но она смотрит на Иэна, и в груди шевелится боль — непривычная, скребущая. «Они не должны так страдать».
Они — это арбитры, и конкретно эти два: монстры, убившие ее семью. У них может быть человеческих чувств — Эрин отказывает им в этом праве, иначе как ей их ненавидеть? Скорбящий Иэн Брекенридж не вписывается в ее картину мира, отравляет выпестованные фантазии о мести, заставляет сомневаться в себе: неужели она жалеет убийц родителей и сочувствует монстру, который скоро убьет ее саму?
Она следит за Иэном, не мигая и не двигаясь с места; сомнамбула — делай, что хочешь. Не пугается, даже когда он притягивает ее к покойнику; отмечает закрытые глаза и руки, безвольно лежащие на бедрах. Пахнет смертью. Эрин демонстративно проводит пальцем по холодной мучнисто-серой щеке («Труп — это просто труп».) — это просто труп, мистер Брекенридж. Потом, украдкой, вытирает руку о край рубашки — на темной серо-синей ткани следы не должны быть сильно заметны. Ее пробирает лишь в самом конце. Пробирает, еще до того, как ей удается уяснить суть сказанного, от одного только тона. Ученица некроманта понимает: он серьезно; понимает: он не собирается ее убивать; и отводит глаза. В руках, в груди, во всем теле появляется чувство — нет, не страх. Решительно нет. Иное, куда более жуткое и темное; она давно его искоренила, но не забыла — забыть так и не смогла.
— Я серьезно, — подтверждает она спокойно (что-то подсказывает Эрин, что эмоциональность Иэн Брекенридж может принять за доказательство ее несерьезности) — хладнокровная, опытная ведьма, посадившая под замок упирающегося изо всех сил подростка: «Нет, нет, нет! Я не буду! Я не должна!»
— Записывай, — говорит Эрин, вставая, — ну или запоминай.
Она диктует:
— Кровяная мука, костная мука, человеческий прах — чертить. Курица или кролик — любое животное — убить. Свечи, сгодятся и чайные, по одной на каждый год его жизни, — ведьма кивает на труп, осознавая, что чувствует себя все менее уютно в присутствии мертвеца, которого пора начать воспринимать как кого-то, а не как что-то. — Кадильница, одна. Травы, я напишу какие. Одна человеческая жертва. — Эрин болезненно улыбается, упиваясь полнейшей безнаказанностью. Надо же как-то разрядить обстановку перед началом бесплатной учебной экскурсии в Ад — эксклюзивно для Иэна Брекенриджа, омерзительно для них обоих.
— Черную краску — закрасить окна, — продолжает она, как будто и не прерывалась. Говорить об ингредиентах легко — это просто вещи, неодушевленные, как остывшие мертвые тела. Человеческая жертва нужна, но пока можно говорить о других аспектах ритуала, мучительную правду можно не вспоминать («Еще минуточку».)
Правда состоит в том, что у любой магии есть цена, и цена за темную магию — самая высокая. Жизнь за жизнь, смерть за смерть, но это не самое худшее. Жертва — не есть расплата, она умрет, но отдача настигнет чернокнижника. Избежать ее нельзя, но можно перенаправить, заставить расплатиться кого-то другого — другую жертву. Две жертвы — вот цена за самоуверенность Драйдена, вот цена за жизнь Брекенриджа, вот цена за благосклонность обоих, и платить нужно вперед.
По ногам ползут мурашки. Эрин идет в сторону незашторенного окна.
— Дневного света быть вообще не должно. Можешь купить плотную темную ткань, но лучше — краску.
Небесный пейзаж будто бы стал светлее. Дразнит или дает надежду? Эрин не знает и отворачивается от окна и бесконечно свободного города за ним. Сжимает кулаки. Если бы ее магия была с ней, то она бы подожгла залитую кровью гитару или что-то еще.
Она чувствует вину.

— Будем отдавать собственную кровь и силу. — В напряженной, пристальной тишине слова звучат еще более кощунственно, чем звучали до этого в ее голове. Эрин не может до конца поверить, что у нее язык повернулся произнести это вслух.
— Ты готов? — спрашивает она. Между строк: «Нарушить законы магии? А умереть?».
Может Эрин и кажется, но во взгляде Брекенриджа она видит решимость человека, уже сшагнувшего в бездну.
О том, что они будут делать, она рассказывает сбивчиво, проглатывая слоги и целые слова, как всегда, когда возбуждена и волнуется сверх меры. Отвечая на вопросы, торопится так, словно можно еще опоздать. Они оба торопятся, двое опоздавших, и не сводят друг с друга глаз, как собратья по несчастью, увязшие в зыбучем песке.
— Изложу все в подробностях, — обещает Эрин, провожая мага к выходу; закатывает глаза. Может себе позволить: «i» значит indispensability¹ и impunity².

И все же…  ждать долго, одиноко и страшно.

«Я правда не знал», — говорит ей Иэн, но вместо облегчения она ощущает всем своим существом раскаленную добела ненависть.
Он не знал — мук совести? (Не страдал кошмарами, напоминающими о содеянном? Не жил под гнетом неизбывной своей вины? Повезло ему!) Он не знал — что это меняет для нее?
Ей хочется напомнить ему «незнание не освобождает от ответственности», хочется орать, проклинать его за эту неуместную попытку оправдаться, выплюнуть в лицо «ты все равно убийца, не прощу ни за что и никогда» или взмолиться «воскреси их. давай воскресим их, и все будет забыто и прощено», только она знает: дело не в прощении, и это даже близко не раскаяние, это обычная циничная перестраховка. Старый маг знает, что для совместной магии требуется единение и доверие, и, как может, пытается его добиться. «Все ради Эдгара Драйдена».
— Прощаю от всего сердца¹, — шепчет Эрин ему в спину, потому что так надо, но если бы Брекенриджу вдруг вздумалось обернуться, то он увидел бы, что ни в ее взгляде, ни в выражении лица нет ни намека на милосердие и прощение.
И все же, чтобы колдовать, ей нужно как-то примириться…

Пламя в мыслях унимается задолго до его возвращения. Горечь и обида прогорают дотла, оставляя после себя выжженную долину тщательно обдуманного спокойствия. Эрин не простила, но больше не ненавидит и может принять участие в ритуале.

Несколько часов ожидания.
Час подготовки.
Время вступить в насыпанный двойной круг.
Часть Эрин, мучающаяся необходимостью спасать того, кому она еще пару недель назад страстно желала смерти, бунтует, давит на нее, мысли остановиться пока не поздно, убежать, что-нибудь испортить рождаются в голове сами по себе, властный голос, считающий предстоящее действо предательством, настойчиво велит не начинать — мало ли что она там решила.
Эрин не чувствует, как пробужденная Иэном и кровавой жертвой магия круга огораживает их невидимой стеной. Пламя трех сотен свечей колышется в унисон — один раз, второй. «Круг замкнулся. Оба круга». В эту секунду исчезают последние колебания. Эрин кивает Иэну на его вопрос, а дальше думает только о ритуале. (Внутри нее бушует шторм, но ритуал, строгая последовательность действий, оказывается реальным спасением, путеводным маяком, который помогает избегать сомнений. Разум цепляется за знакомые ориентиры: какой рукой принять атам, как глубоко взрезать ладонь, какой кровавый знак нанести первым — и игнорирует все остальное.) Приходится полагаться только на память — магии Эрин поначалу не чувствует вовсе.

Она никогда не слышала, чтобы заклинания читали так, и почти готова вмешаться. Вязь слов до́лжно произносить на одном дыхании, как необыкновенную непрерывную песню, арбитр же выговаривает каждый звук с остротой хорошо заточенного лезвия, по привычке, видимо. В какой-то момент Эрин кажется, что звуки его голоса заглушают скрип ворот посреди бескрайней пустыни, отчего мелкие волоски у нее на теле немедленно встают дыбом.
«Вот оно», — думает Эрин, позволяя себе улыбнуться.

Каждая минута Иэна наполнена кропотливой работой с невидимыми энергиями — настоящей магией. Для Эрин ничего не меняется ни через пять минут, ни через десять, пока наконец ей не начинает мерещится странное тянущее ощущение в груди и животе. Первое время оно не доставляет дискомфорта, но становится настойчивей каждый раз, когда она пытается двинуться. Потом наваливается слабость, Эрин чувствует, что ее, как магнитом, притягивается к полу. Тяжесть и боль разрастаются до размеров огромной сосущей раны. Она опускается на пол, скрещивает ноги, и время, до поры, перестает существовать.

Эрин учащенно дышит; дурманящие ароматы трав, окружают ее, как незримая армия суккубов (она даже слышит что-то похожее на хлопанье кожистых крыльев), и забиваются в легкие. Она не сводит глаз с сидящего напротив Иэна, вслушивается в каждое его слово (и все равно пропускает мимо ушей больше половины — сохранять сосредоточенность все сложнее), следит за его движениями, пытаясь найти в них хоть какой-то подвох, но не находит. Иэн Брекенридж честно отрабатывает свою роль и не делает ничего, о чем они не договаривались, но для Эрин это не утешение, а скорее повод для беспокойства. Похоже, она ошиблась в расчетах, а если так…

Она готова потерять сознание, когда
Иэн замолкает — момент истины — и опустившееся безмолвие прорезает хриплый  прерывистый вдох.
Слабая улыбка.
«Вот как все должно быть».
Вот чему должна служить магия, не смерти, но жизни, как всегда учила мама. Ее охватывает ликование («Получилось!»), свечи как будто разгораются ярче. Эрин думает, что продержится еще несколько минут, с силой вонзает ногти в ладонь, чтобы отогнать обморок, и несколько раз моргает. (Осталось потерпеть всего несколько минут, потом сосущая боль пройдет, оживший Эдгар вернет ей магию, и она сможет наконец лечь на пол…)
Торжество живительно только первые тридцать секунд. Слабость быстро возвращается, Иэн что-то говорит Эдгару (из-за гула крови в ушах Эрин не может разобрать, что именно) и продолжает тянуть из нее жизнь. Эрин чувствует первые признаки паники (где-то внутри загорается предупреждающий сигнал: беда. Заслуженная кара за шестьдесят минут, проведенных в доверчивом бездействии), безуспешно пытаясь отогнать тошнотворное ощущение неправильности. В полном отчаянии смотрит на мага.
— Достаточно, — слабо тянет она и чуть громче: — хватит!
Ей нужно разрушить чары. Как? Ее настигает смутное озарение, которое растворяется в наползающей со всех сторон темноте прежде, чем она успевает его ухватить. Серая фигура перед ней исчезает, погребенная во тьме. От взгляда на собственную руку накатывает дурнота.
«Рука! — и. — Ну пожалуйста».
Эрин тянется к знаку, темнеющему на руке, вроде бы скребет по нему ногтями и проваливается во мрак.

1. Эрин ненамеренно допустила отсылку к словам Иисуса: «Так и Мой Небесный Отец поступит с вами, если не простите брата от всего сердца» (Мф. 18:35).

  «Тяжело жить, когда ты не дурак, да?» — хочет спросить Иэн, но благоразумно молчит, глядя как Эдгар потрошит ещё исходящую сизым дымком кадильницу. Знает, на что он там глядит, и не собирается ни комментировать, ни объясняться. Долгий и неприятный разговор всенепременно рано или поздно последует и без его инициативы, а сейчас Иэн не чувствует в себе ни сил, ни желания для подобной беседы. Увлекательные самокопания на тему морального права и дальше тянуть лямку в полиции сверхъестественного мира тоже оставляет на потом.
  Впрочем, для того, чтобы оправдаться перед собой, ему достаточно взглянуть на Эдгара. Живого Эдгара.
(и сделать вид, будто ничего из ряда вон не произошло вообще)

  Он поворачивается к Эрин, собираясь сказать той, чтобы помолчала и потерпела ещё хотя бы пару минут — ну видит же, не до неё сейчас, как понимает, что слегка переоценил возможности девочки. Приподнимается, преодолевая до неё расстояние, проверяет пульс. И впрямь, обошлись без настоящего жертвоприношения, знала ведьма, что делает. И наверняка представляла, чем ей это может грозить, так что особых угрызений совести Иэн не испытывает: жить точно будет.

  — Соль? В смысле, твоя секретарша? — смазливая мордашка, тонкая фигурка и шестой уровень — Иэн почти генерирует несколько разнокалиберных беззлобных шуток, но додумать их до конца не даёт лёгкая растерянность. Эдгар мог бы, не особо напрягаясь, ей ручки с ножками местами поменять и убедить всех, что она так на работу ещё вчера приходила. Несколько секунд он пытается представить, как действовал бы, пожелай убить Эдгара сам: вариантов немного, и ни один из них не выглядит простым и быстрым. Иэн автоматически записывает белокурую секретаршу в стан условного врага, от усталости или переизбытка событий за последние часы забывая, что Эдгар ей доверяет.
(доверял, очевидно)

  Он хочет спросить что-то ещё, уточнить, завалить вопросами и отвлечь его от того, что тут происходило, создать видимость нормальности и почти что обычного разговора, но внезапно отвлекается сам. В какой-то момент осознает, что уже несколько секунд не мигая глазеет на Эдгара, плескаясь в невнятных и безусловно приятных мыслях, не лучшим образом подходящих к моменту возвращения друга из мёртвых.
  Поднимается, что-то шепча себе под нос, выжимает из остатков сил недостойные мага его уровня обрывки, что идут на некое подобие приличной ментальной защиты. Зато в следующий раз смотрит на Эдгара почти спокойно. Обычный. Слегка в крови и недовольстве. Было бы о чем волноваться.

  — А ты хочешь? — всерьёз не спорит; как-никак, у него тут второй день рождения. Но и выпускать его (их) на улицу в таком виде Иэн не намерен.

  Однако, прежде он возвращается к Эрин. В ней явно немногим больше ста фунтов, но даже такой вес бессознательного тела не выходит поднять как пушинку. Тем не менее, Иэн не перекидывает её через плечо, как хотел, а довольно аккуратно поднимает на руки и доносит до того, что у Эдгара по какому-то недоразумению, не иначе, зовётся спальней. Сгружает на матрас, неслышно бормочет короткое заклинание и ведёт по израненной девичьей ладони пальцами, наблюдая, как закрывается достаточно глубокий порез. В качестве мелкого извинения за глубокий обморок.

  В гардеробной спешно отбирает две пары чистых джинсов. Из вороха с футболками для Эдгара выбирает весёленькое don't make me kill you again. Мрачно смотрит на немногочисленные рубашки, которые явно будут широковаты в плечах, и не глядя вытаскивает себе майку со стилизованным черепом, столь любимым американскими военными. Оптимистично.
  — Давай, мы уже никуда не спешим, — вручает Эдгару отобранное добро и почти что заталкивает его в ванную комнату, при этом старательно избегая касаться обнажённых участков кожи от греха подальше. — Хотя бы умойся.

  Сам кое-как отмывается в кухонной раковине, глядит на сбегающие в слив красноватые ручейки, на белое с розоватыми разводами полотенце.
(неужели это и правда такой грех — вернуть его к жизни?)
(потом, потом, потом; всё потом)

  Сначала некромантия, теперь — джинсы с майкой; Иэн, видимо, решает выбрать предел норм приличия оптом за какие-то несколько часов.

  — Ты точно уверен, что хочешь? — ловит Эдгара на выходе из ванной, перехватывая за руку и тут же отдергивая ладонь, словно чуть влажная кожа жжётся огнём. — Если тебе просто... надо, выходить не обязательно. Я могу вернуться через полчаса, — вернуться с кем-нибудь на обед, подразумевает, окончательно уходя в минус по соблюдению как собственных, так и общепринятых среди иных правил.

Отредактировано Ian Breckenridge (2018-08-15 02:34:34)

  Воображать, как бы он вёл себя, восстав из мёртвых, Иэну отчего-то очень сильно не хочется. Впрочем, он в принципе не наблюдает в себе горячего желания думать хоть о чём-нибудь. Подпирает собой стену, пока Эдгар очень уж вразрез с ситуацией, как-то слишком уж повседневно, до ужасного обычно звонит на работу, вооружается, беседует с кем-то там из подчинённых…
  Этого он и хотел, максимально отсрочить все неприятные разговоры, но несоответствие интерьера и действий Эдгара режет глаза. И Иэн борется с желанием прикрыть их хотя бы на секундочку, прячет зевок в ладони и до боли растирает переносицу — бывало хуже, гораздо хуже, надо просто немного потерпеть.
  — Я как-то сомневаюсь, что мисс Варгас появится сегодня на работе или дома, — комментирует, вернее — бурчит себе под нос, с неявной неохотой отлепляясь от стены, которая почти стала казаться уютной и удобной.
(за убийство арбитра платит вся семья, а каков ценник за убийство целого главы арканума?)

  Его магию Иэн, даже несмотря на защиту, всё ещё продолжает ощущать, словно стоит перед тонким стеклом, о которое с другой стороны мягко разбиваются морские волны. Мысленно благодарит, что он не использует пленительность сознательно, но всё равно держится чуть сзади и сбоку, чтобы и присмотреть за Эдгаром можно было, и не ощутить в себе внезапного навязанного желания отдаться ему прямо на пыльном тротуаре.
  Благо, никаких желаний кроме как пожрать и присесть где-нибудь на пару минуточек, его не посещает. Пару раз ленцу сгоняют низкорослые незнакомые блондинки, при появлении которых Иэн нервно дёргается, но этих лёгких всплесков адреналина хватает очень ненадолго. Почти часовая прогулка не бодрит, а только больше изматывает и заставляет испытывать лёгкую зависть к чужой природе. Энергию, которую берёт Эдгар, можно ощутить лёгкими всполохами силы; ощутить, но не забрать себе. К сожалению.

  Иэн знает, что к вечеру всё, что взял Эдгар, вернётся к этим людям с лихвой. Мать, возможно, зло сорвётся на ребёнка, девушка байкера схлопочет оплеуху, а водитель, вероятно, напьется и что-нибудь учудит… Но все равно ему завидно. Славно, наверное, когда весь мир — твоя кормушка.

  — Я не догадался, — Иэн всматривается в посвежевшее лицо, чуть тронутые зеленцой глаза, довольную улыбку и решает на время задвинуть подальше жалобы на собственное состояние. Изнежился на бумажной работе, вот и весь сказ. — Она раньше меня приехала. Я где-то к половине одиннадцатого, — запинается, сдвигается с места и идёт вперёд; рассказывать, глядя в глаза, как проигнорировал смерть друга, но зато с утра успел душ принять и позавтракать, кажется диким.
  Он скупо и сухо описывает детали, стараясь не акцентироваться на самом ритуале. Приехал, увидел, чуть не довёл количество трупов до двух (а в перспективе — трёх, если бы выяснилось, что Эрин не виновата). И вот всё снова в порядке.
  — Если бы не она, — резюмирует и снова спотыкается на середине предложения, чуть оборачивается через плечо, но смотрит куда-то в асфальт. Не подбирает ни одного варианта, чтобы звучал не пафосно; тянется привычным движением оправить пиджак и ловит пальцами только пустоту, что нервирует ещё больше. — Мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

  Пристанищем Соль оказывается ладный трёхэтажный домик. Они уверенно поднимаются на второй этаж, но притормаживают перед дверью, переглядываясь. Со стороны абстрактного наблюдателя это даже, наверное, забавно — двое иных, которым перевалило за пять сотен лет на двоих, мнутся перед квартирой слабенького суккуба. Иэн широким жестом указывает Эдгару на створку — ты у нас сытый, сильный, ты и действуй.
(хотя и так чует остатками сил, что ничего живого за этой дверью они не найдут)

  Иэн переступает через порог и громко выдыхает сквозь зубы; нацеленный на использование магии в случае необходимости, понимает, что сейчас не скастует даже банальный файербол приличного размера.
  Но оно вроде как и не надо. Внутри не оказывается ни затхлого запаха, ни зловещих символов, ни на виду брошенной корреспонденции, где в подробностях бы обсуждалось убийство Эдгара Драйдена, как это бывает в плохих фильмах. Иэн собирает пальцем тонкий слой пыли с тумбочки в коридоре рядом с брошенной связкой ключей, следом за Эдгаром проходит через гостиную, заглядывает через плечо в пустующую спальню. Приемлемая стадия девичьего беспорядка: на заправленной постели несколько кофточек, с компьютерного кресла игриво свисают телесного цвета колготки, на столике пёстрый хаос всякого женского хлама.

  Есть ощущение, что Соледад в спешке убегала из дома (на работу?) но было это не сегодняшним, и даже не вчерашним утром. Иэн уходит изучить кухню и рассматривает кружку с недопитым чаем, который уже успел подернуться мутной пленкой, слегка осевшей на белых стенках. Задумчиво переводит взгляд в сторону холодильника.
  Неприятный запах начавшего портиться мяса бьёт в ноздри: на нижней полке истекает бледной кровью кусок говядины, но Иэн смотрит выше.

  К моменту, когда до кухни добирается Эдгар, он успевает сжевать, почти не чувствуя вкуса, подсохший бутерброд с колбасой, залить это дело маленькой коробочкой химического, но достаточно сладкого сока и уже распечатать вторую.
  — Ну а что? Не ты один проголодался, — поочередно рыскает в нескольких кухонных ящиках, в одном отыскивает початую плитку тёмного шоколада. Оживляется, демонстрирует Эдгару и откусывает прямо так, не разламывая на квадратики.
  — Найдём, никуда она теперь не денется. Надо только взять что-нибудь с собой. На память, можно сказать.

  — «Но», «нет» и вообще «ты только что воскрес», — несмотря на то, что последнее слово несколько коробит изнутри, он дарит Эдгара тяжёлым (по крайней мере, ему так хочется думать) взглядом. — А второй раз я это делать не хочу, — тем не менее, если и пытается отстраниться, то больше для вида, чем из реального желания это сделать. У Эдгара тёплые ладони, и сейчас это объективно приятно. Ещё приятнее тепло другого толка: оно расползается, почти что впитываясь в кровь, к плечам, груди, согревает так, как не сможет ни самый пушистый плед, ни самая горячая ванна.
  — Только в этот раз в обморок не свались, — и едва ли это можно даже с большой натяжкой назвать ответной колкостью. Честно говоря, достойного ответа на скабрезные напоминания о том случае Иэн так за всё это время и не придумал, всегда ограничиваясь слегка раздражённым «отвали» и либо неизящным переводом темы, либо полным её игнорированием. Вот и сейчас — неотрывно и серьёзно смотрит в серые глаза, готовый при малейших видимых отклонениях от нормы отцеплять Эдгара от себя, приводить в чувство, звонить в скорую и звать на помощь хоть всю преисподнюю. Вполне вероятно, что одновременно.

  Предплечья слегка покалывает; Иэн смазывает подзабытое — уже лет десять как, получается? — ощущение ладонями и старается выглядеть не слишком довольным. А на самом деле — как будто малость вздремнул, а потом выпил хорошего крепкого кофе. Сцепляет пальцы в замок и медленно, до лёгкого хруста в плечах потягивается всем телом.
  Весьма недурственно.

  — Уже больше двенадцати часов прошло, — поправляет металлический браслет в меру претенциозных omega, чтобы циферблат приходился ровно к внутренней стороне запястья. — Достаточно, чтобы свалить не только в Бразилию.
  Но вряд ли это стоит раздувать до масштабов огромной проблемы. Иэн немного задумчиво смотрит на расчёску. При некоторой нелюбви к той части магии, в которой участвуют волосы, ногти, кровь и прочие жидкости организма — заклинания кажутся ему куда чище и приятнее — понимает, что с Соль оставила им довольно неплохой подарок. В определённом смысле даже щедрый. Достаточно будет немного повозиться; и Иэн уже почти видит, как доставляет её обратно в Сан-Франциско дорогой куда более быстрой, нежели тот же самолёт, но и куда менее приятной.
(можно ли считать таскание блондинистых энергетических вампиров по изнанке на протяжении последней сотни лет за своеобразное хобби?)

  — Да, пойдём, здесь я все равно не…не полезнее обертки из-под сникерса, — вполне похоже, но вместе с тем добродушно передразнивает интонацию и ухмылку Эдгара. Сгребает со стола расчёску и заворачивает её в первый подвернувшийся под руку пакет. С видимым сомнением оглядывает собственную — эдгарову — одежду и запихивает сверток в задний карман. Неудобно, однако.

  За пределами квартиры он во всех смыслах выдыхает полной грудью; неприятная и сковывающая магия чужого жилья спадает с плеч, собственная приятно плескается где-то внутри. Мысли о том, что расплата за сотворённую ранее магию маячит где-то в отдалённой или не очень перспективе — не от арканума, хотя, вероятно, смерть была бы милосерднее — почти бодрят и заставляют согласиться, что смысл поторопиться действительно есть.
  Несколько озадаченно смотрит по сторонам: по пути сюда пялился скорее в спину Эдгару, а не по сторонам, никак не фиксируя их достаточно хаотичную дорогу до дома Соль. Тянет из кармана телефон, но тот не реагирует ни на одну из немногочисленных кнопок: вот вам и жертва ритуала в виде ставшего бесполезным куска пластика, металла и кремния.

  — Вызовешь такси? Мой сдох, — несколько восстановившийся, прищуривается, глядя на Эдгара — чувствует на нём отпечаток собственноручно сотворённой магии. Он сойдёт, разумеется, но пока что ему лучше не показываться никому из коллег-магов. Даром что инкуб, но энергетически весьма похоже, что начальство накануне то ли в жертву кого-то приносило, то ли дьявола пыталось вызвать на приватную беседу. То ли и то, и другое разом.
  — Эдгар? — мнётся Иэн замечательно, конечно, прежде чем спросить то, что заинтересовало если не в первую, то во вторую очередь с момента прихода к нему домой. — А Соль… В смысле, как ей это удалось? — и снова морщится; будь его воля — забыл бы как страшный сон вообще и к этой теме никогда не возвращался. — Я же её видел, шестой уровень, без шансов. Я бы не факт, что рискнул, а тут… И почему вообще?

  Хотя последний вопрос несколько излишний. И так понятно, что девочка руководствовалась куда более серьёзным мотивом, чем «злой начальник сорвался и вообще перерабатывать заставлял».
  С подобными мелкими причинами к Эдгару, как думается Иэну, могла бы выстроиться неплохая такая очередь. И возглавила бы её далеко не секретарша шестого уровня, а тот же Ведо, к примеру: о его последних успехах в качестве главы надзора не слышал, наверное, только ленивый.
  Но всё-таки не Ведо. Иэн некоторое время думает о причинах, а потом решает, что куда проще будет узнать их непосредственно у Соль. Если один только вид внезапно живого Эдгара не расположит ее к откровенности, то каждый из них сможет навскидку предложить пару десятков способов принудить её к этому. На одного слабого суккуба наверняка должно хватить.

Отредактировано Ian Breckenridge (2018-08-21 01:49:16)

  Зрелище можно назвать в какой-то мере приятным — и кто-то из прохожих беззастенчиво пялится — если не знать о его подоплёке. В тот момент, когда девочка обнимает Эдгара, Иэн отворачивается.
  Да, в какой-то мере сам виноват, что Эдгару приходится это делать. Да, таскаться по улицам ещё целый час им не с руки. Да, ничего совсем уж страшного с ней не произойдёт. Да, ей сейчас очень, очень хорошо — кто-кто, а Иэн знает об этом не понаслышке.
  Но все равно не смотрит, старательно прикидывается, что ничего такого у него за спиной не происходит. И гонит прочь мысли о неправильности происходящего, о том, что у девочки просто нет иного выбора, что в случае с инкубами он не предоставляется по умолчанию.
(но при этом ни разу за сотню лет не отказывался, когда Эдгар делился энергией, хотя прекрасно знал, откуда она берётся; знал — и старался не думать и не смотреть, следуя почти что детскому «я этого не вижу, значит, этого не существует»)

  Комментировать произошедшее ему и впрямь не хочется; как не хочется комментировать что-то интимное, что подсмотрел случайно и умудрился при этом спалиться.
  Несколько секунд Иэн смотрит на девушку на скамейке: она дышит, причем часто и глубоко, хотя взгляд дурной-дурной, абсолютно отсутствующий, что видно даже с его расстояния. Он переводит выразительный взгляд на Эдгара, бессловесно пытаясь спросить, не перестарался ли он. Впрочем, все его мимические потуги остаются незамеченными: сперва Эдгар очень долго тупит в телефон (и что там возиться, с такси? две кнопки нажать), а потом Иэн и сам теряет всякое желание акцентироваться на произошедшем.
(не видел — значит не было)

  Не совсем понятный вызов в голосе игнорирует и даже представлять себя в аналогичной ситуации при двух прекрасных здравствующих дочерях не хочет. А то, что даже по истечении трёхсот лет Эдгара может пробить на такие сантименты, только радует. Апатичный инкуб — это даже звучит неправильно.
  — Слушай, как будто я тебя осуждаю. Разве что за то, что не придушил. А так — кто ж мог предположить, — Иэн не интересовался подробно, но почему-то убеждён, что девочку проверили-перепроверили, прежде чем допустили работать до главы арканума. И уж тем более не стал бы Эдгар приглашать в дом первую найденную на улице девку, даже своего вида, даже похожую на давно покойную дочь.

  — Нет, не все, — достаточно серьёзно отвечает Иэн, проживший больше века с поборницей женских прав и противницей подобных стереотипов. — Но большинство, — смягчается в улыбке, потому что даже у Кары не вышло переделать его полностью.
  Решив, что такси — не лучшее место для дальнейших рассуждений о смертях, суккубах и прочем, умолкает и достаёт сверток с расчёской. Подкидывает в воздухе, вопросительно смотрит на Эдгара — мы же хотим побыстрее? — и стягивает несколько длинных светлых волос в ладонь, накрывает второй рукой и прикрывает глаза, надеясь, что таксисту не шибко интересно, что он там делает.

  Соль. Большие удивлённые глаза из-за высокой стопки бумаги, тёмные брови под копной светлых волос — признак породы в человеке, как говорится ֫— и слабое ощущение её силы, как лёгкая позёмка; стоит отвлечься, и вроде не суккуб перед тобой, а обычная девушка…
  Иэн неслышно шепчет на валлийском, воскрешая ее облик в памяти максимально детально, вспоминая каждую мелочь, которую успел заметить за те несколько раз, что проходил мимо её стола.
  Ощущение цели прошибает лёгким тёплым толчком, Иэн открывает глаза и смотрит в окно, силясь сообразить, где они находятся, и почему Соль…

  — Она не уехала, она еще здесь, — сообщает слегка пересохшими губами и решается опробовать один недавно подсмотренный трюк. Правда, исключительно мысленного усилия ему недостаточно: он легко касается эдгарова запястья; нащупывает самого Эдгара глазами и погружается в них, вкладывая ему в голову слегка подрагивающую зеленую картинку. Для Иэна — совершенно обычные кусты, деревья и тропки, в которых можно предположить не то, что какой угодно парк и город, а даже какую угодно страну. Но Иэн и не живёт последние десять лет в Сан-Франциско.
  Жаль, что Эдгару нельзя передать ясное ощущение того, что это место — не за океаном и даже не в другой стране, а тут, рядом. Так что Иэн сворачивает видение и чуть улыбается, слегка уставший, но очень довольный тем, что получилось так, как задумывал.

  — Знаешь, где это? Если хочешь повидаться, то нам туда, — слегка хмурится, пытаясь предположить, почему. Снимает стресс после убийства бегом, кормёжкой белок и созерцанием природы? Прячется в наспех вырытой землянке? Просто прогуливается в свой выходной, решив, что никто не будет её искать?
  Количество вопросов к Соль продолжает увеличиваться. Благо, вместе с вероятностью получить ответы в самое ближайшее время.

Отредактировано Ian Breckenridge (2018-08-23 23:15:41)

  — Так быстрее, — мягко улыбается, будто ему это не в новинку и вообще, всю жизнь он только что и делал, что так развлекался. Извиняться за внезапные фокусы не собирается совершенно. Напротив, только укрепляется в мысли, что такой способ общения стоит взять на заметку. Говорить по старинке, разумеется, не в пример проще, но если уж Эдгара так пробрало, то на ком-то, менее дружественном и более впечатлительном может сработать еще более зрелищным образом.
  На нем самом же сработало несколько дней назад, к примеру. И умиротворяющая по сути своей картинка кажется ему куда меньшим злом, чем чужой непонятный шёпот в уме.

  Иэн сползает по сиденью ниже, почти упираясь коленями в спинку водительского сиденья и некоторое время рассматривает вроде как дремлющего Эдгара — живой он, живой, хорош пялиться уже — а потом отворачивается к окну. С интересом смотрит только в тот момент, когда они проезжают мимо залива: погода неуловимо меняется, и в слегка идущей рябью воде отражается значительно посветлевшее небо, а иногда даже проскальзывает солнце.
  Ничего столь же визуально занимательного на остатке пути не попадается, но Иэн предпочитает растворяться во внешнем, а не внутреннем. Дорога, встречные машины, зелень, эпизодические здания — всё лучше, чем пытаться препарировать чужие мотивы, местами скатываясь в сопутствующую рефлексию. Приговор он уже вынес, и этого более чем достаточно. Старая и не им придуманная схема «сначала стреляй, а потом задавай вопросы» кажется наиболее уместной.

  В парке то ли прохладнее, чем в городе, то ли он просто слишком привык к одежде с длинными рукавами. Немного зябко ведёт плечами и в который раз недоумевает — ну кому пришло в голову делать из нательного белья самостоятельную одежду?
Зато ощущение близости к Соль бодрит. По мере углубления в парк оно нарастает, но чем дальше, тем меньше Иэн чувствует конкретное направление; чёткое до этой поры ощущение начинает сбоить как поднесённый к магниту компас. В нескольких местах он заминается, сосредотачиваясь; в конечном итоге вообще сходит с и без того изрядно заросшей тропинки на мягко пружинящую под кроссовками землю — окей, в ботинках здесь было бы и впрямь неудобно.
  — Тут... — несколько растерянно делится ощущениями, на пробу делает по несколько шагов в разные стороны, как в детской игре «горячо-холодно». Оглядывается и смотрит вверх, как будто Соль могла решить спрятаться от них на елке из тех, что повыше.
  — У тебя, может, и случается, — лёгкое раздражение он испытывает исключительно по отношению к себе — не могло не получиться — но огрызается все-таки на Эдгара. С каждой минутой чувствует себя всё бо́льшим дураком; выписывает широкий круг, надеясь на перемену ощущений и, в конце концов, прикрывает глаза, концентрируясь на том, что вокруг них. На ней может быть какой-нибудь скрывающий амулет, может быть какое-нибудь маскирующее заклинание, может быть всё, что угодно — Иэн ведёт ладонями, собираясь в силу возможностей прощупать этот клочок леса. Не найти Соль, так хотя бы понять, почему магия привела их именно сюда.
  Не успевает, и почти готов снова поддаться лёгкому раздражению, если бы не интонация, с которой Эдгар его отвлекает.

  — Ну, что? — все-таки, действительно «тут», но аплодировать самому себе почему-то не хочется. Иэн невразумительно хмыкает, присаживается на место Эдгара и думает, что для одного воскресенья мертвецов как-то многовато.
  Трупу явно больше недели, так что воздуха он не озонирует — Иэн коротко дышит через прижатую ко рту ладонь, пока пытается понять, почему она здесь. Не видит ни ран, ни крови, ни следов от удавки — ровным счётом ничего. Магия тоже не особо помогает, распознавая тело перед ним как безусловно мёртвое, но не давая никакой дополнительной информации.
  Начать соображать почти физически трудно, мозг отказывается выдать хоть один вариант, как Соль могла умереть, а спустя неделю с лишним вернуться за Эдгаром. Иэн обеими руками зачесывает волосы назад и сцепляет их в замок на шее. Тупо кивает.

  — Нет. Не Соледад, — перестаёт перебирать варианты, связанные с магией, сомневаясь, что есть способ с её помощью состарить труп; начатая было схема «зачаровали-подослали-убили» ломается, так и не выстроившись.
  Снова кивает, хотя закинутая мысль по-настоящему нагоняет только через пару секунд.

  Да нет. Быть не может.
(и он, как дурак, повелся? ладошку помог залечить?)
  Снова трясёт головой, не желая соглашаться. Есть что-то крайне идиотичное в том, чтобы сначала убить, а потом самой и забросить идею с воскрешением.
(испугалась? ждала, что кто-то придёт раньше, чтобы помочь выбраться? слишком поздно передумала и решила исправить ситуацию?)

  Виски начинает ломить по мере увеличения количества переменных: ведьма пятого уровня смогла так хорошо замаскироваться под Соледад, что Эдгар не почувствовал никакого подвоха? Несмотря на магию чужого жилья смогла спокойно убить и даже не замараться? А оружие? А сменить облик обратно? Иэн механически следует за Эдгаром, вспоминая всё её утреннее поведение: паника при его появлении, собранность и уверенность после — почти в каждом движении он готов видеть и ложь, и наигранность.
  — Так, стоп! — почти что рявкает, когда замечает, что вокруг начинают появляться люди, тормозит Эдгара за плечо, поворачивая, на сколько это возможно, к себе. Выражение серых глаз ему категорически не нравится. Перспектива помножить количество трупов за день тоже. — Пушку убери. И дай телефон. Или пешочком хочешь? — предложил бы по изнанке, но здесь он на ней ни разу не был, а потому дополнительно рисковать собой или Эдгаром не торопится. Вместо этого вызывает такси, выбрав категорию покомфортнее и подороже, чтобы наверняка не ждать. Кажется, за один день они рискуют прокатать месячный заработок какой-нибудь условной официантки.
  Обратную дорогу спокойно созерцать пейзаж не получается: в первые же две минуты Иэн скидывает влекущее его к Соль заклинание, а остальные пятьдесят лихорадочно думает.
(да не могла она. никак не могла. силенки не те. обстоятельства то же)

  Выступать адвокатом ведьмы он не собирается, раз виновата — отправится, наконец, к своим горячо любимым родителям, однако какое-то не конца оформившееся «но» скребет где-то изнутри. Иэн прикрывается от почти физически ощутимых эмоций Эдгара, пытается размышлять трезво, но терпит одно поражение за другим.
  Самые очевидные варианты нередко оказываются самыми правильными. Лишившаяся родителей ведьмочка вдруг оказывается над трупом их убийцы. Какое милое совпадение.
(а он ведь даже не спросил, что она забыла воскресным утром в доме Эдгара)

  — Погоди, — и снова тормозит его уже у ворот дома, перехватывает за руку, которой Эдгар снова тянется к оружию. По взгляду видит, что годить он не особо расположен. А потому Иэн откидывает все долгие рассуждения о том, на что Эрин хватило бы, а на что — нет, сам вытягивает из-за его пояса пистолет, твёрдо глядя в глаза и упреждая возмущение. — Убить её ты успеешь. А от трупа ничего не узнаешь. Да?
  Давит усмешку, вспоминая, что ещё совсем недавно о чем-то подобном просил его Эдгар. Забавно меняются ситуации. Не меняется только убеждение, что убить чертову ведьму следовало еще в детстве.

Отредактировано Ian Breckenridge (2018-08-25 22:12:49)

  — Эдгар, — ноль внимания; он повторяет его имя на разные лады, хотя с таким же или даже более впечатляющим успехом мог бы обращаться к стене. Тормозить физически даже не пытается: одного раза много лет назад хватило, чтобы понять, что в честной рукопашной он Эдгару даже близко не соперник; а в таком состоянии с него станется и череп проломить, а заметить досадное недоразумение только через пару часов.
  Двигает за ним к дому, за неимением вариантов убирая пистолет за пояс — не в руке же таскать. Некоторое время пытается представить, что будет, если ведьмы в доме-таки не обнаружится: фантазия получается не из разряда приятных. Впрочем, если облегчение при виде мирно спящей Эрин и возникает, то совсем лёгкое.
  — Эдгар, я не верю, что она могла... — и снова стена; чуть ли не рычит на выдохе, давя крайнюю степень раздражения — хотя бы одному в этом доме сейчас не помешает мыслить трезво, а ни Эдгар, ни бесцеремонно поднятая с постели ведьма к этому никаких способностей не обнаруживают. Эрин невразумительно пищит, царапается, как котенок, пытаясь выбраться из хватки — вероятно, это и в самом деле больно — и недоуменно лупится на обоих. На брошенный ею взгляд Иэн отвечает нервным пожатием плеч — ничего не могу сказать, милая. Эдгар же, кажется, не замечает вообще ничего, ни появившихся и тут же затянувшихся на предплечье царапин, ни слабых возмущений, ни веса ведьмы, которую он скорее волочит по полу, нежели заставляет идти своими ножками.
  Спасибо, конечно, что не придушил на месте, но перспектива, когда конечная цель Эдгара становится очевидной, Иэну не очень нравится.

  — Да включи ты голову наконец, — не унимается, пытаясь достучаться на протяжении всего не самого дальнего пути до ванны. — Я тебе как маг говорю, она бы не смогла прикинуться Соль, она бы тут вообще ничего не смогла, — шум воды заглушает голос; Иэн делает несколько глубоких вдохов. Глядит, как трепыхается и хрипит ведьма, пытаясь вывернуться из его рук и одновременно отплеваться от заливающей лицо воды. Глядит на перекошенное злостью лицо Эдгара — и куда вся обходительность по отношению к женщинам подевалась?

  Если она и правда его убила, то заслужила. Но сперва Иэн хочет знать, как ей это удалось. Без магии, без оружия, без выдающихся физических способностей, вообще без чего-либо, что можно было бы противопоставить гораздо более сильному противнику.

  — Эдгар! — перекрыть шум воды у него получается, но результатов это ожидаемо не приносит. — Ты сам напросился, — оставшиеся слова, произнесённые уже по-валлийски, заглушает вода и всплески от бултыханий Эрин, но это не важно. Эдгару не обязательно ни слышать фразу, ни видеть, что Иэн поднимает руку в его сторону, чтобы внезапно ощутить непреодолимое желание упасть и вздремнуть прямо здесь, на изрядно намокшей плитке.
  До полной отключки его доводить не обязательно. Иэн ловит момент, когда ярость в глазах начинает гаснуть, уступая место сонному отупению. Не даёт времени сообразить, что именно происходит, и отпихивает в сторону, не сильно заботясь о том, чтобы расцепить пальцы на волосах — если хочет прядку в подарок, как это некогда было принято, то пусть радуется.

  После этого снимает чары, хотя, возможно, пара часов сна пошла бы ему на пользу. Рывком вытягивает девчонку из-под воды и не менее бесцеремонно, чем Эдгар до того, оттаскивает ее максимально подальше. Встряхивает за плечи, всматривается в лицо — проблеск мысли в глазах определённо есть, не самый добрый, конечно, но до эмоций ведьмы ему как-то нет никакого дела.
  — Он уверен, что его убила ты. Я пока ни в чем не уверен, — больше информации ей пока не надо, да и не успевает он ничего сказать. Только заводит за спину и придерживает рукой, чтобы не дёргалась вылезти между ним и Эдгаром. Выдыхает и говорит со всей убедительностью, на которую только способен, очень надеясь, что больше не придется применять магию, от которой Драйден и без того не в восторге, если выражаться максимально мягко.
  — Эдгар, стоп, — приподнимает ладонь, медленно и показательно делает вдох и выдох, словно призывает повторить. — Я сказал — убить успеешь. Ты посмотри на нее, — впрочем, именно этого сделать и не даёт, цепко держит ведьму за руку, не позволяя высунуться из-за спины. — Она бы кролика того, в гостиной, убить не смогла. А с перевоплощением... И вообще, ты её тогда для того жить оставил, чтобы сейчас тупо в ванной утопить?

  Вскидывает подбородок по мере приближения Эдгара, чуть заметно поджимает губы, всем видом давая понять, что с дороги не отодвинется. Блеф, конечно — всерьез сцепляться с другом ради ведьмы, которая уже десять лет как должна быть мёртвой, Иэн не собирается.
  Но и спокойно дать ему утопить девочку, что сама чуть кончилась, возвращая ему жизнь, Иэну тоже не очень хочется. Если и есть на этом свете хоть какая-то, язви ее, справедливость, то Эрин однозначно заслужила хотя бы небольшую её часть.

Во мраке рождаются слова. Отголоски ускользающих сновидений.
— Эдгар… я… не…
Рывок. Нет, ей не снится. Тянущая боль в затылке и странное чувство, будто она падает с кровати на потолок — все реально. Приходится открыть глаза. Они слезятся. Лицо Эдгара прямо перед ее. Эрин требуется несколько секунд, чтобы проморгаться и справиться с бесконтрольным приступом паники: Эдгар Драйден нависает над ней — разумеется, первым делом она предполагает самое мерзкое из возможного.
Несколько секунд, чтобы прийти в себя. Потом возвращаются воспоминания о событиях предыдущего дня, и Эрин слегка успокаивается.
Та же комната, что и в прошлый раз. Тот же матрас. Только ощущения другие: в прошлый раз было мягко, удобно и тепло. Теперь же Драйден вздергивает ее вверх за волосы. Эрин цепляется за его руку, чтобы не лишиться скальпа. Но даже эта грубость и диковатый взгляд Драйдена (что он означает, Эрин не взялась бы угадать, даже будь с ней ее магия) пока еще не пугают ее. Она пытается шутить:
— Что на тебя нашло? Я уже в норме, спасибо. Если это благодарность, то мне лучше кофе.
Скользит взглядом по стоящему рядом Брекенриджу, успевая отметить неуместность одежды, в которую он одет, на нем.
Эдгар тянет ее волосы вниз, заставляя запрокинуть голову. Эрин пытается достать его рукой, но ей лишь удается кончиками пальцев мазнуть по его щеке. Страха все еще нет, только недоумение и нарождающаяся злость.
Ее куда-то ведут. Она всю дорогу возмущенно тараторит.
— Что я сделала не так? Ты что злишься за окна? Эдгар!
Ванная. Безупречно чистая и холодная.
«Да вы издеваетесь!»
Даже когда Эдгар опускает ее лицо под кран, Эрин не поддается страху. Ей владеет осторожная уверенность, что Эдгар ее не убьет, не после того как она его воскресила. Но вода все пребывает, Эдгар и не думает останавливаться, Эрин чувствует, что захлебывается, и в ее сознании неожиданно возникает неприятная мысль. Сквозь льющуюся в глаза воду Эрин может разглядеть размытое светлое пятно — лицо Иэна Брекенриджа (воображение дорисовывает на нем победоносную ухмылку).
— Ах ты тварь, — цедит она в бессильной злобе (и тут же заходится в кашле от попавшей в легкие воды), уверенная, что Брекенридж в своем рассказе Драйдену извратил все что можно и умолчал о ее вкладе. Тогда ясно, отчего Драйден так взбесился, и что он не шутит.
Вода заливает ноздри и рот. Грудь распирает. Ей снова шестнадцать, она с Саймоном, и она умирает.
«Ради бога, только не это! Только не это снова!»
Страх прорывается наружу, как пробка из бутылки шампанского. Теперь-то Эрин сопротивляется в полную силу, как рыба, угодившая в сеть (и так же тщетно), но вдруг чудовищное давление ослабевает и что-то или кто-то — сменивший гнев на милость Эдгар? — вытягивает ее из воды. Эрин видит сначала потолок, потом — стены ванной, потом — физиономию Брекенриджа. Последняя заставляет ее почувствовать подспудную благодарность и даже вину за недавние подозрения. Эрин так рада быть живой и иметь возможность дышать, что не сразу реагирует на обращенные к ней слова.
— И что же натолкнуло его на эту мысль? — выплевывает она магу в спину. Она бы продолжила расспросы, но приближение Драйдена вынуждает ее отпрянуть и забыть обо всем. Воспоминания о том, первом разе, когда Драйден неуловимым взгляду движением набросил на нее удавку, болезненно ярки, но меркнут на фоне того, о чем говорят, договариваются, двое напарников, словно позабыв о ее присутствии.
Секунду назад Эрин кипела от возмущения, теперь ее пробирает озноб.
— Может, пойдем на кухню? — подает она голос, цепляясь за разговор, как за спасательный круг. — Выпьем кофе, поговорим. Я расскажу все, что захотите.

  Ждет, что сейчас Эдгар сообразит, что оговорился. Или звучно рассмеется и скажет, что пошутил. На склонного к идиотским шуткам человека он сейчас похож меньше всего на свете, но Иэн ждет, что хоть как-то он свои запросы да поумерит.
  — А ты не охренел? — когда понимает, что этого не произойдёт. Открывает и закрывает рот, понимая также, что его отказ гарантирует девочке несколько часов развлечений тет-а-тет с Эдгаром. Плюс-минус в зависимости от природной выносливости и болевого порога. Напоследок недобро зыркает Эдгару в глаза, но молчит; не морщась проглатывает почти что приказной тон и временно вообще забывает о его существовании рядом.
  Тот редкий случай, когда злоба едва ли помогает магии. Иэн медленно опускается рядом с Эрин и с минуту молча разглядывает девочку, давая собственному дыханию прийти в норму, выметая из головы ненужные мысли и эмоции.
  Мог бы сказать, чтобы она не нервничала и не боялась, но не хочет лгать. Всматривается в светлые глаза и слабо пожимает плечами, прежде чем податься вперёд. Под его пальцами бьется жилка на ее виске; и это — предпоследнее, что он чувствует, прежде чем провалиться в мешанину из чужих воспоминаний, эмоций и ощущений.
  Последней становится разрывающая виски боль. Иэн до скрипа стискивает зубы и не отдёргивается, только сильнее сжимает пальцы на её висках. О том, что собирался послушно смотреть то, что она ему покажет, не давить на чужой разум, забывает в первые же несколько секунд. Чужая память разворачивается перед ним подобно киноленте, и он не играет в деликатного зрителя — изучает на просвет, силой возвращая к важным местам и силой же проматывая события незначительные.

  За окном ощутимо смеркается, когда он снова обнаруживает себя в реальном мире. Иэн отрывается от Эрин и неровно дышит; долгое время изучает мятую простыню, прежде чем приходит к выводу, что от смены положения его, пожалуй, не стошнит. Неторопливо поднимается, никак не комментируя вслух последние несколько (?) часов. И старается о них не думать; пока что не думать — звенящее ощущение пустоты в голове нравится ему как нельзя больше.
  Подходит к Эдгару — он что, всё время тут так и сидел? — впираясь в него мало что выражающим взглядом; выглядит так, что то ли парой ласковых сейчас наградит, то ли пнет от души, а потом не менее душевно добавит. Вместо этого присаживается рядом и как-то криво ухмыляется.
  — Предупреждаю, — умудряется вспомнить о высказанном в такси пожелании, прежде чем берет его лицо в ладони словно для поцелуя, но делает нечто куда менее приятное. Мелкое злобное удовлетворение приходит почти в тот же момент, как взгляд Эдгара туманится, застланный картинами чужого прошлого.

  Десять, сука, лет. Но сейчас он хотя бы волен выбирать фрагменты сам, не руководствуясь законами чужой памяти, не вынужденный следовать логике и ассоциативным цепочкам чужого разума.
  Кратко возвращается к событиям той осенней ночи: пусть поглядит, воплощённое великодушие, на себя со стороны. Но не задерживается.
  Эрин — еще Гвендолин? — умирает раз за разом; крики и хрипы режут уши; запах паленого мяса раздражает нос; Саймон Кросс без особых эмоций умертвляет ученицу. А потом возвращает к жизни. А потом превращает ее тело в кровавое месиво, без лишних эмоций вспарывая ей грудь и морщась только потому, что она имеет неосторожность кричать.
(иэн ненадолго притормаживает именно этот момент — тот самый любезный саймон; девочка не то, что не солгала — серьезно преуменьшила список заслуг своего наставника)
  Демонстрирует во всей красе ту самую ведьму, что видел на вечере у вампиров; её вместе с Саймоном, её вместе с Эрин; не картинкой, а скорее сухим знанием вкладывает ему в голову информацию про их уговор.
  Быстро, как на подмотке, проходится по последним нескольким дням Эрин: картинка дергается и скачет, но вывод способен сделать даже умственно отсталый. К смерти Эдгара она не имеет никакого отношения.

  К реальной, по крайней мере: часть увиденного он придерживает при себе, даже в таком состоянии не желая Эдгару переживать те кошмары еще раз. Без титров обрывает кинопоказ и хлопает его по плечу — ничего, переживешь. Приваливается к стене рядом, наконец-то соизволяет бросить на Эрин короткий взгляд. Та, вроде, шевелится и, вроде, подает признаки жизни. Иэн ищет в себе отголоски возникшей было днем жалости. Не находит. Чувствует только нарождающуюся внутри злобу: ее мало, чтобы сию же секунду свернуть девке шею, но хватает, чтобы не испытывать нежных чувств ни к ней, ни к Эдгару. Пока что, по крайней мере. Чужие десять лет не скомкаешь и не выбросишь в урну, не сотрешь из собственной памяти. Делясь с Эдгаром увиденным он надеялся, что вытряхнет это из головы и забудет, но сцены чудовищного для девочки ее возраста прошлого продолжают плясать перед глазами.

  — И сколько раз она это сделала? Десять? Двадцать? — упирается в стену затылком и глядит куда-то в потолок, но видит совершенно не его. Это даже смешно: все в этой комнате кроме него не раз и не два пережили собственную смерть. В любой другой ситуации Иэн мог бы даже посмеяться.

  Складывает пальцы правой руки и смотрит на заигравшее в ладони пламя; через него виднеется очертание садящейся на матрасе Эрин. Одно реальное воскрешение за несколько смертей, пусть и не настоящих, за угрозы даже не ему самому — его девочкам. Иэн старается найти хоть одну причину назвать такой размен равноценным, пока память услужливо воспроизводит то, что она делала с Эдгаром и обещала сделать с его, Иэна, семьей.
  Огонь вспыхивает чуть ярче, Иэн перебирает по нему и сквозь него пальцами, словно гладит домашнюю кошку.

  Два десятка придуманных смертей и одно настоящее воскрешение. Одно хитросплетенное проклятье и почти искренние показания на том импровизированном допросе. Смерть родителей. Несколько собственных. Много чужих.
  Больше всего ему хочется накачаться алкоголем до потери пульса и оставить такой моральный выбор кому-нибудь другому. Например, Эдгару. Иэн несколько секунд смотрит на него, прежде чем перевести вопросительный взгляд на пляшущие в руке языки пламени.

Отредактировано Ian Breckenridge (2018-09-04 00:26:57)