Тёмно-рыжие локоны завораживают. У Элизабет облик точно с картины списанный [одна такая висит в её особняке и Кларисса порой не может оторвать от неё глаз]. Элизабет  к р а с н а я  от кончиков волос до лакированных алых туфель вдоль платья цвета кровавых всплесков и глубокое театральное дыхание в разговорах подозрительно напоминает Вальмонт те вздохи, что она слышит от неё уже в постели.
Рядом с обеими цвет сигнала тревоги зашкаливает.
Кларисса здесь почти поселилась к вящему удовольствия рыжеволосой бестии с вампирскими клыками и к общему крайне "наплевать на это, просто не мешайте мне" устраивающему её душу отношению её супруга. Её муж не то чтобы против визитов «близкой подруги». Ночёвок. Оккупированого халата в пол и неизменно оголённых стройных ног Кларисс, мелькающих под тканью, с вызовом скрещенных. У неё есть подозрение, что ему это нравится. Карманный приходящий суккуб как  эффектный аксессуар для дома. Ей известно как многие воспринимают ей подобных. Девушке нужен не он — Элизабет. Она зовёт её так, не иначе, находит определенное удовольствие в том, чтобы произносить полное имя многообещающим тоном, чувствуя каждый бархатом стелющийся на языке его слог. В Элизабет Клариссу завораживает абсолютно всё. Пальцами Клэри оставляет незримые отпечатки на каждой клеточке её тела и выцеловывает выпирающие бледные ключицы. Элизабет — шедевр от сих до сих с улыбкой вкрадчивой, в память впечатывающейся изгибом губ и выражением глаз, словно шепчущем о том, что обладательница их знает о тебе всё и даже немного больше. Кларисса не верит, что умеет влюбляться. Но она любит вожделеть, изучать, касаться и насыщаться восторженным мигом обладания, точно дитя, дорвавшееся до любимой игры. Дитя эгоистичное, а не не верящее своему счастью. Это может длиться часы. А может и годы. Никогда не знаешь, когда наскучит нечто, казавшееся незаменимым и уникальным. Клэри ли не знать, что приедаться имеет свойство абсолютно всё?.. Но это будет позже. Сейчас на её губах улыбка, а в голове из мыслей лишь отголосок затаённого желания: пусть это длится вечно. И он исчезает, когда у Кларисс вдруг чужое дыхание на губах и она оказывается слишком занята, чтобы размышлять о чём бы то ни было.
Бойтесь своих желаний. Хуже их несбыточности может быть только час, когда исполнение грёзы идёт не по плану.
Женские пальцы смыкаются на её шее и давят с силой — не со всей, но неготовая к такому повороту суккуб вместо вдоха издаёт хрип.
— От... пус... ти! — Кларисса до тошноты зла. Почти напугана. Стискивает пальцами собственными запястье рыжеволосой безумицы и последние силы тратит на то, чтобы запустить в сливочную кожу ногти, насколько хватит возможности. До крови. До разомкнувшихся на шее кажущихся стальными оков. И яростной молнией слетает прочь с простыней, сжимая кулаки.
— Сошла с ума! — не вопрос. Факт. Громогласный.  Вдох полной грудью через силу, какой-то надсадный —  последствие, не иначе. К дьяволу такую "вечность", если подразумевается зацикленность мига на том свете в могиле, укрывшись крышкой гроба и землёй. — Ты меня чуть не прикончила! — нежный голос в откровенное рычание. То, что для вампира забава, для кого-то более хрупкого — беда. Для шеи Кларисс, например. Сказать что это было обидно — равно молчанию.Она сочла бы обидой намёк на скудность своих постельных навыков, причём серьёзной. Обидно было бы услышать "пошла вон". Удушье это немного за границами обыденной причины надуться обиженным воробьём и ждать задабривания. У Клэри действовали те же правила что и в Элизиуме: творить всё что угодно при условии что это будет хоть как-то обговорено. Беда в том, что на тот миг она отчётливо потеряла способность дышать и была близка к потере сознания, если не хуже — этот факт пугал сильнее мысли о том, что вампирша, живущая на свете не первое десятилетие — надо же! — любит не только классический секс и эксперименты, но и развлечения в режиме хард для ценителей игры на грани фола.
— Если хочешь чтобы я ушла, просто попроси. — Кларисса, впрочем, уже и без того собирается. Спешно натягивает бельё, едва не угробив застёжку бюстгальтера, натягивает платье, беззвучно чертыхается поняв, что руками треклятую молнию не достать. Наверное некоторые платья шьют специально для девушек, у которых есть кому помочь их надеть или аккуратно снять. Элизабет по-прежнему потрясающая и похожая на оживший шедевр, но ни одно великолепие не стоит подобных проблем. Вальмонт не настроена разговаривать об этом — словно нарочно избирательно стирает из памяти то, что взрослые люди (и не совсем люди обычно беседуют о своих проблемах, решая их столь гениальным в своей простоте и логичности способом). Добираться до отеля придётся долго. Это раздражает. Но она слишком упряма чтобы просто спокойно сесть: телефон оказывается в руках, пока девушка надевает туфли. Клэри успевает вызвать такси раньше чем застёгивает, склонившись, последний ремешок на них.
Остаётся вдеть в уши серьги и справиться с молнией платья.  Кларисса с равнодушным видом вглядывается в вид за клетчатым стеклом в спальне, точно в зеркало. Тот факт что Элизабет может нарушить её планы любым из возможного миллиона методов (это её дом, в конце концов, и находится Кларисс здесь на её условиях) она подчёркнуто не замечает даже мысленно. Такси обещает прибыть через двадцать минут, что, в переводе с языка сервиса, может обозначать как полчаса, так и прибытие прямо сейчас, пока она пытается на ощупь найти прокол в мочке уха и вставить серьгу с неудобной застёжкой туда, где ей самое место.
Музыка всюду. Кажется, она подуспокаивается. Иначе почему это снова имеет какое-то значение и воспринимается сознанием не как фоновый шум? Кажется что все слова вплетаются в мелодию и льётся та из каждого угла. Иногда Клэри кажется, что песнь поёт сам дом. Знакомые шаги за спиной и аромат духов вызывают лёгкую улыбку даже сейчас: глупый рефлекс. Она клеймит это привычкой. Никогда не задумывается о чём-то глубже. Девушка выцепляет свежие воспоминания о боли и нехватке кислорода и тут же упрямо смыкает губы в ниточку. Последняя проблема всё ещё остаётся, щекочет плечи, грозясь вновь наземь упасть, не придерживай суккуб ткань так ловко, прижимая её к груди.
— Поможешь застегнуть?

Отредактировано Clarissa Valmont (2018-08-19 23:02:18)

Пряное дыхание щекочет щёку. Кларисс молчаливо взирает прямо перед собой, но опускает уже не вынужденные придерживать платье руки, скрещивает их на груди. Они обе отлично понимают, что ни одна политическая новость мира Иных не означает, что нужно бросаться душить тех, кто к ней никоим образом непричастен. Но рыжеволосая отчего-то позволяет Элизабет и самой себе делать вид, что отговорка засчитана. Наверное это такая человеческая особенность: давать поблажки, закрывать глаза, придумывать оправдания просто потому что тебе не похуй, а некоторые вещи, к примеру особо ценные сердцу союзы, так просто не склеишь, разбив о стену фальшивого, скроенного обидой, равнодушия.
Даже Вальмонт умеет идти на уступки.
А бесконечные «прости» от Элизабет звучат вполне искренне.
Она не говорит «прощаю», не позволяет обронить спокойное «забыли». Еле уловимо, по-кошачьи, трётся щекой о щёку Элизабет и это вполне можно назвать исчерпывающей тему точкой. Телефонную трель с оповещением о прибывшем такси Кларисса встречает взглядом практически безмятежным. Она привыкла к контролю. Привыкла быть ведущей — не ведомой. И как бы ей не осточертел этот факт, Вальмонт была абсолютно уверенна что знает любой шаг, предпринятый каждым из её любовников и любовниц прежде, чем тот воссияет в его/её мозгу, притворяясь гениальной и непредсказуемой идеей. Элизабет — не глоток свежего воздуха, но сладкий лёгкий бриз. Рядом с ней дышится легко и предугадать алгоритм движений тела и мысли не столь легко. Клариссе приятно порой просто подчиняться. Ощущать скольжение тяжёлой расчёски по волосам, видеть перед зеркалом, как Элизабет обнимает её зеркального двойника сзади, соединяя медь волос в единое целое, следя за ним взглядом с неотрывностью довольного хищника. Клэри нужно то же, что и всем: быть кому-то нужной. А ещё она устала всё решать самой. Иногда приятно всего лишь с улыбкой ощущать себя звеном чуть послабее и позволять Элизабет со знанием дела прикладывать к ней ткани, касаться волос, быть предметом не особо затаённой гордости, сродни знакомой многим добывшим редкую диковинку коллекционерам. Она чувствует себя слабее и младше, нуждающейся в заботе — в этом чувстве Кларисса не признается даже себе, как и в том, насколько ей нравится находиться рядом и ничего не усложнять.
Кларисса не мыслит о том, что во всём этом есть нечто пугающее.
Рыжая понимает всё, но не желает прерывать игру.
Новый квест становится доступен тотчас. У неё вся жизнь — артхаус. Наверное это знак. Внимание с выходами в свет ей по нраву. Правда выставки — не особо. Но перемирие само себя не совершит без должнойпомпы.
— Не злить Арканум, очевидно. — привычная отсутствующая чуткость велит говорить это, но миг спустя девушка слегка смягчается. Отходчивость это и дар, и проклятие, особенно если она быстрая. Элизабет расстроена абсолютно всамделишно, даже если не это повод её сумасшествия. — Много кто против... Не уверенна что идея долго продержится, когда начнутся беспорядки. А с такой новостью это — серебристый смешок с припухлых от поцелуев губ, — Вопрос времени.
А музыка льётся, захлёстывает на плане заднем, неотделимая от атмосферы большого дома, пугающая, пронзительная трель в душа из стерео, проникая в каждый угол дома и сознания. Было в этом что—то сюрреалистичное само по себе, безо всяких выставок гения артхауса. Клэри уверенна: оставшись здесь вместо визита на так называемую вечеринку она получит яркие впечатления и без того. Мысль интересная... Но больно уж ей любопытно, как Элизабет намеревается заглаживать свою вину: она знает рыжеволосую достаточно долго чтобы утверждать — попытка задобрить имеет много тонов  уровней. Чуть ли не целый алгоритм.
— Хорошо. Надеюсь, будет не слишком скучно. К слову, Элизабет... — она словно вспомнила что-то. Поворачивается к Элизабет прямо так, в плену рук с абсолютно невинной улыбкой, чуть прикусывает нижнюю губу. Ей больше не страшно. И она даже почти не злится. Просто продолжает улыбаться, склоняется к губам вампирши и негромко шепчет самым миролюбивым тоном доходчивеее любого вопля донося важный факт: — Если это повторится ещё раз, я отвечу. — потому что теперь будет готова. Кларисса быстро прощает, но, за исключением своевременной оплаты своего номера в отеле, она ничего и никогда не забывает. Ответ не требуется: вместо прикладывания к губам пальца девушка накрывает её губы своими. Тянет укусить, сбрасывая остатки гнева, ощутить привкус крови во рту, но с неё хватит и раненого запястья. Клэри — энерговампир, но когда зла, почему-то жаждет именно привкуса железа и соли в глотке. Первобытное чувство, что, впрочем, позволяет себя обуздать. — Миру мир. — отстраняясь и тем же желающим добра голосом, с которым маньяки любят преследовать жертв в замкнутом пространстве. Телефон снова подал признаки жизни. Таксист теряет терпение. Мысль остаться и продолжить начатое приятна, однако любой выход в свет требует тщательной подготовки. Здесь были некоторые её вещи. Кларисса в голове перебирает весь перечень и не может остановиться на чём-либо со словами: «это — оно!». Подготовка требует времени: как бы не могло казаться что девушка совершает побег, на сей раз у нее был повод вполне настоящим. Из рук вампирши ускользает играючи — у них же мир, верно? Дивная идиллия двух душ, как бы не острили особо умные о теории рыжих красавиц и отсутствия у них оной. Безмозглые остряки: Кларисса сторонница теории того, что шутка от многократного повторения смешнее не становится. Скорее на первой сотне одинакового услышанного выражения подряд зевотой скулы сводит, а на третьей хочется вкрадчиво да обманчиво спокойно поинтересоваться: некто и впрямь считает эту чушь остроумной?
— Я не могу пойти в этом. Придётся вернуться в отель и переодеться во что-то более подходящее. — лукавит. Платье более чем годится для любой вечеринки. Просто страсть Клариссы к смене одежды выливается в количество тряпок в шкафу, которое впору мерить килограммами. — Кажется, мне придётся тебя покинуть. Во сколько мы должны быть там?