Arcānum |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
суккуб 4-го уровня
администратор «Элизиума»
Rudolf Eichmann & Clarissa Valmont
● Берлин, дом Рудольфа l 24 сентября 1940 ●
► ► Can you say what you're trying to play anyway
I just pay while you're b r e a k i n g all the rules ◄ ◄
[ | Рудольф не любит, когда прислуга копается в его вещах — слишком важно и секретно, да и наказаны слуги в его доме бывают за меньшее. | ] |
маг 4-го уровня
учёный, член специальной комиссии
[indent] Каждый дом — храм, за дверьми которого множество скелетов, призраков и не самого чистого белья, покоящегося вместе со старыми фотокарточками и древними пластинками, оставленными чисто из-за эстетических соображений (или просто по глупости, что, кстати говоря, вероятнее всего). Одни владельцы с распростёртыми объятиями встречают любого гостя, открывая перед ними все тайные шкафчики и уже готовясь выдать дубликат ключей, другие же, наоборот, готовы сделать всё, чтобы в их личный мирок не пробралась ни одна душа, даже самая любопытная. Они всем не доверяют, со скепсисом смотрят на любое нарушение норм приличия и обычно натягивают маску холодного гостеприимства, а после, как только незваный гость покидает обитель, тяжело выдыхают и обессиленно падают на любую из поверхностей. Обычно после подобных визитов они морально истощены и склонны к апатии, которая может продлиться несколько месяцев. Их называют социофобами, но Рудольф, что представляет именно второй тип владельцев, слыша подобное, лишь поджимает губы, чтобы не начать дискуссию, и улыбается уголками губ приличия ради.
[indent] Герр Эйхман всегда задавался вопросом: а есть ли у него настоящий дом, куда хочется возвращаться снова и снова? О котором с искренней гордостью говорят некоторые из его знакомых с орденами на груди; о котором когда-то по юности он в тайне от себя и окружающих мечтал. Каждый раз, пытаясь найти ответ, Рудольф приходил к выводу, что оным он пока что не владеет. К счастью или же сожалению. Сейчас его «домом» является небольшой особняк за чертой Берлина, куда он возвращается вечерами не из-за желания, а, скорее всего, безысходности. В своём распоряжении он имел дворецкого, двух (или же только одну?) служанок, водителя, садовника и повара; последний, кстати говоря, знал исключительно итальянский и втайне от своего работодателя допивал вино, остававшееся на дне бутылки после званого ужина. Ну и готовил исключительно, здесь маг не мог придраться. Эйхман не знал их имён (за исключением дворецкого и помощника в одном лице), да и не хотел знать. Не запоминал лица, считая это абсолютно ненужной для него информацией. И, вполне вероятно, что зря.
[indent] Сегодняшний день не отличался от ему подобных; слишком много работы, слишком мало свободного времени. Завтрак, полдник, обед и ужин заменили несколько литров воды и три чашки чая, приготовленного ассистентом не самым лучшим образом, за что тот получил короткое, но при этом достаточно весомое замечание. Переносица неприятно ныла из-за очков и выражала своё недовольство в полной мере, заставляя своего обладателя всё же стянуть предмет под конец дня и убрать его в чехол. Стрелка напольных часов, находящихся в кабинете, уже перешла отметку в восемь вечера и оповестила об этом учёного тихим звоном, призывая его отправиться домой. Рудольф собирает часть бумаг, лежавших на столе, в папку, завязывая аккуратный узелок на ней, а после кладёт в кожаный портфель. Щелчок, — гаснет свет настольной лампы; ещё один, — во всём кабинете. Герр Эйхман в последний раз окидывает взглядом помещение, убеждаясь, что ничего в нём не оставил, а затем выходит, закрывая дверь на ключ, который тут же отправляется во внутренний карман пиджака тёмно-серого цвета.
[indent] На улице уже ожидает водитель, докуривавший сигару и поглядывавший на главный вход в ожидании своего начальства. Маг никуда не спешит совершенно, выходит из здания спокойно, машинально поправляя галстук и невольно морщась от холодного ветра, неприсущего данному времени года и бьющего прямо в лицо. Занимает своё место в салоне; автомобиль трогается с места и отправляется по уже обыденному пути. Свет уличных фонарей не до конца, но всё же приоткрывает дверцу в мир ночного Берлина. Подвыпившие солдаты выходят из старенького кабака, где не самый лучший алкоголь и не самые лучшие «ночные бабочки». Кто-то из них горланит национальные песни, что вскоре затихают и остаются где-то там, позади, в полумраке. Уголки губ Рудольфа дрогнули, застыв в вымученной полуулыбке. Спустя минут двадцать мотор машины затихает, а водитель спешит открыть дверь перед учёным.
[indent] — Благодарю, — Рудольф покидает салон, еле заметно кивая, и направляется прямиком к дому, где уже ожидает дворецкий. Старый маг приветствует владельца особняка, что-то говорит про пришедшие письма, но герр Эйхман не придаёт этому особого значения, сразу же направляясь в свой домашний кабинет, напоследок бросив: «Принесите мне чай, пожалуйста».
[indent] Комната располагалась на втором этаже; имела вид на крохотный, но ухоженный сад и искусственное озеро, обложенное камнями. В ней было максимально уютно и спокойно; дорогая мебель, картины мастеров живописи, редкие книги и камин, в котором потрескивали дрова, объятые языками пламени. Маг останавливается перед дверью на мгновение, замечая, что та приоткрыта, а потом всё же заходит бесшумно. В глаза сразу же бросаются медные локоны, обладательница которых изучала книжные полки и стояла к владельцу спиной. Немец аккуратно стучит по гладкой поверхности двери, уведомляя тем самым молодую особу, что она здесь не одна.
[indent] — Вечер добрый, фройляйн, — говорит сухо, без капли возмущения или же негодования, делает шаг вперёд, а после останавливается, не особо спеша нарушать дистанцию между ними. — Боюсь, что Вам здесь вовсе не место. Не обессудьте.
[indent] Сталь в его голосе свидетельствует о том, что какие-либо попытки извинений герр Эйхман не приемлет вовсе. Он не желает выслушивать оправдания, видеть актёрскую игру или же искренние чувства. Ему это вовсе неинтересно. Исходя из формы одежды незнакомки, маг делает вывод, что она уборщица; «при этом обладающая нездоровым любопытством», — подмечает он про себя.
суккуб 4-го уровня
администратор «Элизиума»
[indent] Утверждать что все кошки серые — нелепо. Твердить о распущенности всех суккубов без исключения это не менее глупо с точки зрения Клариссы. Однако кое в чём со стереотипами она едина: Вальмонт ненавистны покровы ложной скромности от всей души до ярости, до испепелявшей изнутри необузданной жажды изничтожить того глупца что вынуждает учиться смирению, пусть даже во имя спасения собственной жизни. У сексуальной энергии сладость привкуса чудится на языке, а гнев горчит. Эта «диета» не истощает — Кларисса всё также не стареет и выглядит пленительно юной. Она жива и презирает каждый миг такой жизни вкупе с невозможностью убежать в любое другое место, где сможет ощутить себя свободнее. Скромная роль прислуги в богатом поместье отрешенного от эмоциональной суеты герр Эйхмана — вот её серая участь. Быть тенью ненавистнее, чем быть скромной. В этом доме безопасно, думает она. Здесь тяготы войны не ощущаются остро и пригождаются её навыки ещё со времён пребывания в материнском доме: уборка, починка одежды, помогать повару с замашками кулинарного гения, непременно ставшего бы пьяницей, позволяй ему обстоятельства. И, конечно, надобно быть видной, но не слышной, ловя на себе заинтересованные взгляды и не идя дальше, твёрдо усвоив железо дисциплины этих стен. С точки зрения любой другой девушки, выглядящей столь же молодо и ищущей приют подальше от эпицентра войны место может показаться раем и Кларисс ценила преимущества своего убежища. Однако её основные порывы удушены и сама она ощущает себя погасшей, впавшей в некий транс, производя машинальные действия на автопилоте, почти не произнося ни слова и проклиная не чёрную — серую и будто выстиранную до невзрачной белизны по краям, полосу.
[indent] Утро начинается привычно спозаранку на первых рассветных проблесках в час когда от прохлады воздуха кутаешься в тёплое с недовольной дрожью, зная что следует поторопиться: дела не ждут. Кларисса привычно медлит прежде чем собрать волосы в аккуратный гладкий пучок — по утрам, смотря на своё абсолютно не прибранное, встрёпанное и сонное отражение, девушка ощущает себя более собой чем весь день после, не считая ночи, когда ритуал повторяется, но уже перед отходом ко сну. Всё ещё она. Прежняя. Просто в спячке. Герр Эйхман отсутствовал в доме фактически беспрестанно, не считая ночи — одна из причин того что с ним не выходило сблизиться в привычном Кларисс русле, как правило обеспечивавшем суккубу максимальное количество бонусов. Однако, заявись он вдруг во всякий час, едва ли нашел бы повод для ярого неудовольствия: в доме всё работает идеально, как стоячие часы в прихожей. Приглушённо-голубое форменное платье с душным округлым воротом, скучные светлые чулки, мягкие туфли навевают на мысли о стареющих поклонницах танцев — безжалостный захват шпилек, искалывающих пучок на затылке завершает вид и взгляда отражения после того Кларисса избегает до самой ночи. Утренний чай просто чтобы согреться, не слишком вдохновляющий завтрак, состоящий из овсянки и тоста. Едва притронулась и так каждый раз — неудивительно что такой стройной Вальмонт не была никогда.
[indent] Рутина. Эта. Чёртова. Рутина. Всё погрязло в меланхолии, пока защищающие нежную кожу рук перчатки ведут сжатой в пальцах влажной тряпкой по поверхности стола. Она равнодушно размышляет о том, что для редко устраивающего приёмы у герр Эйхмана чересчур много столового серебра аккурат во время полировки оного. Кларисса работает просто безупречно оттого что заняться более ей нечем. Полы. Комнаты. Шкафы. Каждый угол. Любопытный нос со скуки в любую щель, отчётливо притом ощущая себя частью того самого негласного клуба прислуги, жаждущей если не хлеба, то хотя бы зрелища. К вечеру Вальмонт пробирается в кабинет: указания насчёт него гласят заходить как можно реже даже для уборки — потому эту задачу Клэри приберегает под конец дня, зная что хозяин после работы спешит уединиться именно здесь и пусть уж он видит свою любимую комнату прежде чем в ней станет образовываться пыль.
В помещении с поддерживаемой чистотой дел набирается мало. В случае с кабинетом всё сводится к тому чтобы протереть пыль, пол и разжечь камин. На последнем можно выдохнуть. В пламя Кларисса вглядывается как заворожённая... Любимейшая, родная стихия. Некоторое время девушка просто сидит у камина и поднимается на ноги, чувствуя как те затекли. Внимание вдруг привлекает выдвинутая чуть дальше чем другие книга на полке: пальцы тянутся к ней сами, листают страницы. Находка похожа на дневник с заметками от руки. Разобрать уверенный почерк труда не составляет — поняв что именно записано, Кларисса уже не в силах просто отправить дневник обратно на полку. Ей известно что хозяин — маг. И достаточно одарённый, а теперь оказалось, что он амбициозен сверх меры. Боль от царапающей голову шпильки отвлекает, так что девушка вынимает её. А после плюёт на самое раздражающее из установленного внешнего вида: со вздохом сладостного высвобождения она избавляется от остальных, шустро рассовывает железки по карманам. Стало легко. Никакой боли в голове — лишь спокойствие и тепло вьющихся локонов по плечам. У неё было время. По плану не меньше часа прежде чем маг вернётся в свою обитель и застанет её в столь неподходящем виде при занятии, способном вызвать его гнев. Не терпится вернуться к дневнику. Кларисс уже видела подобное. И заинтересовалась, увидев знакомые знаки на полях. Изучение герр Эйхманом природы Иных путём экспериментов стало сюрпризом и, что греха таить: поводом не только для любопытства, но и опаски. Становиться подопытной крысой никому не хочется... Впервые мысль о собственной никому не нужности в этом доме успокаивает.
От тихого стука по коже холодок.
Не успела.
Кларисса поворачивается в сторону ровного звучания мужского голоса, всё ещё держа книгу в руке. Достойного объяснения здесь не существовало. Оправдания — пустой звук. Ложь почует до того как та сорвётся с губ бесполезным мотивом. Коротко кивает, взгляд в пол. Самым правильным будет попросту удалиться и можно радоваться тому, что отделалась на диво легко. Быть может лишь оттого, что Рудольфу плевать. Его дом пропитан равнодушием и малыми страстишками, сотворяемыми слугами просто чтобы скинуть это столь похожее на дурное заклинание ощущение вкрадчивой серости будней, проникающих в вены. В этих стенах Клариссе не удается отыскать даже гнев. Неудивительно что пропитание суккуб находит вне дома, выбираясь на волю сравнительно нечасто. Неудачи привычны. Быть может это — причина того, что внешне статный, молодой и привлекательный маг не попадает даже под попытки быть очарованным её нескромными умениями? Вальмонт даже не пытается — слишком рискованное, нельзя сказать что нежеланное мероприятие. Девушка быстро и предельно аккуратно заполняет книгой образовавшийся на полке пробел и вновь поворачивается к Рудольфу лицом. Она не краснеет от стыда, не пытается спрятать взгляд снова. Её положение на волоске и чудо что удаётся выглядеть спокойной. Будто не Кларисса только что совала нос в его личные записи. Прямо сейчас жизнь точно не казалось ей скучной.
Нужно идти. Он ясно дал понять чтобы она убиралась.
— Если я всё верно поняла, это — потрясающий уровень на стыке магии и науки в перспективе. Хочется верить в Ваш успех. — что конкретно в плане притвориться немой и уйти могло пойти не так, когда язык устал от молчания? Как насчёт абсолютно всего? В голосе Клариссы умеренное, но восхищение без попытки показать себя осведомленнее чем она есть. Она не маг. Просто умеет запоминать важные детали и, кажется, успела соскучиться по настоящим беседам, а не разговорам ни о чём. На секунду прикусывает язык почти до боли — идиотка, идиотка! Не привлечение внимания работает явно не так! Но девушка ловит взгляд немца и не может удержать себя от негромкого продолжения.
— Мой старый друг увлёкся чем-то подобным однажды, но ему не удалось соблюсти должный баланс сил. — о его печальной судьбе она бы поведала лишь рассказывая кому-то страшную сказку перед сном. Судьба по её милости отправленного в тюрьму мага, не справившемся с собственным проклятием тревожит по сей день. На секунду Кларисса точно переносится в тот день и застывает, смотря на пламя в камине.
— Тяготел к магии, неосторожно позабыв о теории и важности расчётов. Собственно, энтузиазма в нём было больше чем идейности.— на том и довёл задумку до несчастья. — о том как она сама сыграла в его положении активную роль лучше умолчать. — Проклял сам себя. — проклятия явно отличаются от изменения сути материи, но начальный принцип един. Справедливости ради можно заметить: всё что сделала Вальмонт это оградила от возможных последствий способный пострадать мир, только и всего. Взамен получив чистую совесть и разбитое сердце — в мире редко даже благие дела обходятся без жертв. Кларисса подходит ближе, отводит упавшую на лоб длинную прядь волос назад. И ведёт рукой в сторону выхода, преграждаемого хозяином дома. — Разрешите?
Отредактировано Clarissa Valmont (2018-09-08 16:17:01)
